Законы отцов наших

При виде явной и резкой перемены в настроении судьи все присутствующие замирают в шоке. Первым приходит в себя Хоби.

— Я подтверждаю это, судья Клонски. Дело обстоит именно так.

— Ну что же, с учетом того, что процесс проходит без участия присяжных, я принимаю ваше заявление о существовании данного факта, отменяю свое постановление и отказываю в ходатайстве об аннулировании повестки. Мистер Хорган, передайте мистеру Таттлу документы, о которых идет речь. Мистер Таттл, ознакомьте с ними мистера Мольто. Я рассмотрю возражения, когда документы будут официально представлены суду.

Хорган медленно опускается в единственное свободное кресло, которое стоит рядом со мной, и простирает ко мне полную, веснушчатую руку.

— Ваша честь… — начинает он.

— Решение принято, мистер Хорган. — Я встаю.

Хорган настолько ошарашен происходящим, что ему требуется несколько секунд, чтобы последовать моему примеру.

— Судья, мне хотелось бы думать… я надеюсь, что буду иметь шанс по меньшей мере…

Это просто попытка ввести в заблуждение тех, кто не имеет к делу никакого отношения, попытка привнести политику в заурядное уголовное дело.

— Вопрос рассмотрен, мистер Хорган. Я вынесла по нему решение. Было приятно повидаться с вами.

Если начну копать глубже и поинтересуюсь, какое отношение к делу имеет чек, я только усугублю свое положение.

— Судья, тогда нельзя ли хотя бы не делать достоянием гласности, то есть сохранить в тайне от прессы, стенографический протокол этого закрытого заседания?

— Думаю, это только подольет масла в огонь, мистер Хорган. Нет никакого смысла держать это в секрете. — Я с огромным трудом заставляю себя улыбнуться. Мне бы очень хотелось думать, что он просто чье-то послушное орудие и, не будучи полностью посвященным во все нюансы, слепо выполняет просьбу, например, того же Галиакоса, однако никакой уверенности на сей счет у меня нет. — Мистер Таттл, — говорю я, — я доверяю вам, несмотря на то что весь мой предыдущий опыт предостерегает меня от этого. Я ожидаю, что вы будете действовать в рамках ваших обещаний. В противном случае горькое разочарование постигнет нас обоих.

Мариэтта пялится на меня с нескрываемым изумлением. Ей редко доводится видеть то, что находится за пределами ее понимания.

Когда я прохожу мимо нее, она едва слышным хмыканьем выражает свое восхищение то ли моей авторитетностью, то ли смелостью.

— Взялся за гуж, не говори, что не дюж, — шепчу я ей.

— Сенатор, у меня складывается впечатление, что между вами и Мольто существует какое-то недопонимание. Так ли это?

Сидящий неподалеку от меня в кресле для дачи свидетельских показаний Эдгар выглядит сегодня каким-то болезненно-хрупким. Ему требуется некоторое время, чтобы осмыслить вопрос защитника, и лишь через минуту он дает утвердительный ответ. На Эдгаре серая спортивная куртка из плотного твида и очки в квадратной золотой оправе, которых вчера я не видела.

— Может быть, причина в том, что вы не сразу сказали правду полиции? Ведь именно тогда между вами и представителями обвинения возникли разногласия?

— По правде говоря, думаю, когда я согласился с вами, что следует обеспечить связь моего сына с моим домом, а сделать это можно, лишь добившись его освобождения под залог…

— И это вызвало у Мольто раздражение?

— Еще какое, — отвечает Эдгар. — Очевидно, у него нет детей.

Естественно, Мольто не может стерпеть такой обиды и тут же вскакивает с места. Что ж, зал суда не то место, где рассыпаются во взаимных комплиментах. Томми ведет чрезвычайно скрытную и замкнутую жизнь, в которой страсть подвергается сублимации. Никаких подружек. Бывший семинарист, он получил кличку — Сумасшедший Монах. Я приказываю секретарю вычеркнуть последнюю ремарку Эдгара, и Хоби опять приступает к допросу:

— Доктор Эдгар, мой вопрос таков: представители обвинения, полиция, вы когда-либо обсуждали имеющиеся по делу доказательства?

— Полагаю, что на ваш вопрос я могу дать отрицательный ответ. Я думаю, что мы все вели себя осторожно.

— Потому что вначале пытались ввести их в заблуждение, верно?

— Они сказали мне, что поскольку я сам прохожу по этому делу свидетелем, нам нельзя вести разговор о показаниях других лиц.

Мольто, который уже начал было вставать, чтобы заявить очередной протест, улыбается и снова занимает свое место.

— Хорошо, — говорит Хоби, — но давайте внесем окончательную ясность в этот вопрос: вы ведь действительно солгали полиции, не так ли?

— Как я уже сказал вчера мистеру Мольто, я был не до конца откровенным во время первого разговора с лейтенантом Монтегю.