Законы войны

– Оружие, – вдруг резко сказал осетин, – первое окно!

– Калина, это Красный-один, наблюдаю оружие, первое от двери окно, нацелено на друга, повторяю – нацелено на друга. Наблюдаю цель, белая чалма, могу поразить цель, повторяю – я могу убрать одну из целей.

– Черт… Калина всем, только наблюдать до получения дальнейших инструкций, только наблюдать…

– Вас понял… – Зураб пробормотал про себя, – кто этот придурок и что на хрен происходит. Они что – того?

Торчащий из окна автомат дернулся – и до снайперов донесся треск очереди…

Генерал тоже видел автомат. Он не первый раз видел такое… «Скорпион», модели шестьдесят первого года. Калибр девять миллиметров Ультра [48], старый патрон, оружием под который вооружались полицейские со всей Европы, до тех пор пока не покатилась волна городской герильи, и полицейские не стали перевооружаться на армейские образцы. Патрон сейчас необычный, как и само оружие, – но в Афганистане оно не новость, богемским оружием была вооружена личная охрана короля, спецслужбы. С другой стороны – личная охрана есть личная охрана, а захватившие автобус бандиты есть захватившие автобус бандиты. Где одно, а где другое…

Автомат целился прямо в него, он видел это, но продолжал идти, размеренно и неторопливо. На нем не было бронежилета, и он не раз видел, как умирают раненые, но это его не останавливало. Там, где в люльку новорожденного кладут не куклу, а кинжал, там, где заветной мечтой пацана является пистолет, – там совсем другие представления о трусости и храбрости. Это была не храбрость – генерал знал, что он не выстрелит. Он знал, как ведут себя загнанные в угол крысы, знал, чего от них ждать…

Дуло автомата, короткое и курносое, отклонилось вниз – и автомат плюнул огнем. Осколки бетона брызнули по сапогам генерала, но он продолжал идти. Ибо опасна не та собака, которая лает, а та, что молча кусает. С тех пор как он прибыл в Афганистан, он не участвовал ни в одних переговорах, ни в одной комиссии по примирению, не разговаривал ни с одним афганцем, если не считать допросы. И если бы он был на месте того шакаленка – он всадил бы пулю в лоб тому, кто идет к автобусу. Потому что если можешь что-то делать – делай. А нет – подчинись судьбе…

Выстрелы!

Выстрелы были отлично слышны. Снайпер резко выдохнул и задержал дыхание на несколько секунд, изгоняя лишний кислород из легких. Затем задышал, неглубоко и нечасто, спокойно. Как раз так, как и должен дышать снайпер. В голове, в ушах ничего не было, кроме глухих ударов сердца, перекрестье прицела замерло на самой верхушке белой ткани. По его прикидкам – так он попадет в центр головы.

Зураб в это время докладывал. У него была винтовка, и он был готов подстраховать – но основная его задача была следить и докладывать.

– Калина, вижу стрелка. Один стрелок, стреляет в сторону от заложников. Цель на прицеле, могу поразить цель.

– Калина всем, освободить линию! Красный один, что происходит, куда идет стрельба?

– Деда шено… Калина, стрельба в безопасном направлении, в безопасном направлении. Он стреляет в землю, повторяю – в землю.

– Красный-один, вопрос, вы видите пострадавших, повторю – вы видите пострадавших?

– Калина, пострадавших не вижу, пострадавших не вижу. Стрельба прекратилась, он больше не стреляет.

– Калина всем, принять готовность один и доложить, принять готовность один и доложить.

Готовность один – минутная готовность к штурму.

– Движение… – спокойно сказал первый номер.

– Калина, это Красный-один, здесь движение, в автобусе движение.

– Калина, Всем тишина, Красный, опиши характер движения.

– Калина, движение в автобусе, наблюдаю одну враждебную цель, движется к выходу, повторяю, движется к выходу.

– Красный, вас понял, отслеживайте.

В этот момент на экране у офицера, следящего за возможностями снайперов, впервые загорелись три лампочки из четырех. Но решение так и не было принято – а через несколько секунд одна из них погасла. Возможность была упущена.

– Стой! Стой, иначе взорву!

Сначала генерал увидел руку. Руку молодого человека или даже подростка. Не сильную, скорее ее можно было назвать тонкой. Но в руке была намертво зажата граната «РГД-5» с дополнительной рубчатой рубашкой поверх.

– Стой! Взорву! – в голосе была паника.

Генерал уже и так стоял – в нескольких шагах от открытой двери автобуса. Все, казалось, замерло – и раскаленный шар солнца на небе, напоминающий эпицентр взрыва «Шмеля», и раскаленный воздух над набережной, и пустая, грязная река Кабул.

Поняв, что генерал не двигается и подчиняется приказу остановиться, террорист выглянул из автобуса, затем вышел. Он был выше генерала на голову – но ничего, кроме жалости, не вызывал. Даже через повязку, которую он намотал на нижнюю часть лица подобно пирату, можно было разглядеть тощую, цыплячью шею. Он был тощим – но не гибким, как хлыст, а именно тощим – болезненная худоба, совсем не похожая на такую у поджарых, как охотничьи собаки, горцев. На нем была одежда простого афганца, белая чалма.

О Аллах, ему двадцать-то есть?