Законы войны

Араб — молча стоял рядом. Он знает ислам лучше, чем я и может даже совершить полный намаз, не запнувшись ни в едином слове — но он читать фатиху не станет. Потому что он сын казака, и он просто ненавидит их. Простое и страшное, не оставляющее двояких толкований чувство — мы или они. А я, дворянин и сын дворянина, потомственный дворянин — пытаюсь их понять. Возможно, напрасно. Если сравнивать меня и Араба — то он охотник, я — скорее врач-исследователь.

Прощай, Юсеф. На том свете тебе воздастся по делам твоим — и за доброе, и за дурное. Прощай. Я надеюсь, что твои добрые дела все же перевесят, что ты успел совершить и их достаточно, будучи полицейским и защищая и оберегая людей. Ты был достойным врагом и настоящим мужчиной. И я постараюсь сделать все, чтобы твои дети выросли в лучшем мире, чем тот, который ты покинул. В мире, в котором не будет места лжи и ненависти. По крайней мере — не в таком количестве…

— Господин адмирал…

— Сифонит, господин ротмистр? — не оборачиваясь, спросил я

Я обратился к нему — потому что больше было не к кому. Но не доверяя ему — я попросил лично обязанного мне человека с Баграма — выделить вертолеты. Он и выделил — ударный вертолет и еще один, с группой спецназа ВВС, занимающейся поиском и спасением. Это их снайпер — работал по площади. И я ничего и никому не сказал об этом.

Но я все же поставил в машину камеру от обычного автоматического видеорегистратора. И вывел сигнал от нее — на ноутбук, который передал ротмистру. Так что он видел и записывал все. И вооруженных людей в полицейской форме, прибывших на обмен заложниками — тоже.

— Я бы хотел… просить извинения.

Я повернулся

— Кто?

Ротмистр опустил голову

— Мой подсоветный. Его уже задержали, попытался скрыться…

— Он был в машине?

— Да, он. Тварь, змея подколодная. Прошу простить за сказанное днем ранее. Вы делаете нужную работу и вносите вклад в наше общее дело.

— Я принимаю ваши извинения, ротмистр. И выше голову. В конце концов — вы тоже вносите свой вклад, и он — не менее весом. Правда за нами. И рано или поздно — мы победим.

— Честь имею, господин адмирал — бывший морской пехотинец отсалютовал мне полным салютом

— Честь имею, господин ротмистр…

Морской пехотинец, ставший жандармским офицером, русский человек, которому бы стоило выбрать другую работу, но он выбрал эту и делал ее с честью — по-уставному повернулся и пошел к полицейским машинам.

Мы молчали.

— Беда… — первым выразил свои мысли Араб — никогда такого не было

— Беда — согласился я — руки как?

— Да заживают. Есть тут у меня такая штука… ее мне друг прислал. С Сокотры[79]. Кровь семи братьев называется…

— Ладно нам, татарам. Аскер звонил — ты уверен, что это он?

— Вот вам крест — по-старинному забожился Араб

— А телефон?

— Левый какой-то.

— О чем говорил?

— Что жив. На полпути. Сейчас перезвоню…

Араб достал телефон — и в этот момент, там, в той стороне, куда ушел ротмистр, в трех десятках метров от нас глухо громыхнул взрыв, и ударная волна — свалила нас на землю…

В себя я пришел через несколько секунд — все-таки мы были достаточно далеко от эпицентра, и нас прикрыла стоящая между нами и местом взрыва полицейская машина — пикап с высокими, бронированными бортами. Но шибануло все же сильно…

Я начал подниматься… руки дрожали, все дело было как чужое, налитое водой. Пикап, который прикрыл нас, устоял — но рядом лежал навзничь полицейский, а чуть дальше — стояла еще одна полицейская машина, в которой не было ни единого целого окна, у которой был оторван багажник, и рядом, через медленно оседающую на землю, поднятую взрывом дымную мглу — были видны куски тел и что-то горело.

Килограммов пять, не меньше…

Мне удалось встать на колени… рядом зашевелился Араб. Я помог ему повернуться, он закашлялся, сплюнул. Все было покрыто мелкой, серой пылью как пеплом. Выли сигналки — но их звук раздавался как за километр. Криков людей — и вовсе не было слышно.

Я потряс Араба за плечо.

— Цел?

— Да! — крикнул в ответ он. Он смешно разевал рот, а слышно его было совсем плохо.