Законы жанра

Гарри и сам мог бы подрабатывать рейдбоссом, если бы в их мире набралось достаточное для рейда количество идиотов и самоубийц. Но, полагаю, что для него это было бы изрядным понижением.

— Ты знаешь, как твой отец выглядит в фазе мщения? — поинтересовался Гарри.

— Видела однажды, — сказала я. И этого одного раза хватило, чтобы ночные кошмары преследовали меня долгие годы, а двойник сраженного им противника поселился у меня в голове. Впрочем, тут, будем откровенны, проблема скорее в голове, чем в двойнике.

Ну, ты знаешь…

— Я видел много раз, — сказал Гарри. — И в фазе мщения он выглядит, как обычно. Без крыльев, хвостов и прочих дополнительных конечностей.

— Видимо, дело в маме, — сказала я. — Сколько рук у нее было, когда ты ее застрелил?

— Две.

— Придется искать виновного в предыдущем поколении. Генетика — бессердечная сука и все такое. Как бы там ни было, в ваши миры бесконечной войны я не хочу.

— Я всего лишь предложил, — сказал Гарри. — Но, честно говоря, я не верю, что это поможет.

— Почему?

— Потому что я думаю, что снаружи эта проблема не решается. Она решается внутри.

— Внутри чего?

— Внутри тебя, — сказал Гарри. — Я думаю, что регенерация, которую ты могла унаследовать от любого из родителей или от них обоих разом, является частью твоей божественной сущности. Той самой, которую ты отторгаешь. И если ты хочешь получить свою руку обратно, то тебе следует поступить наоборот.

— Типа, принять себя и все такое?

— И все такое.

— Но я не хочу, — сказала я.

— В этом и проблема, — сказал он.

Вообще, эта тема с раскрытием и принятием моей внутренней богини, преследует меня достаточно давно, и Гарри был не первым человеком, который пытался дать мне такой совет. Но им легко говорить, они же не знают, что у моей внутренней богини размалеванная физиономия злобного клоуна, а у божественной сущности — отвратительный характер, здоровенные перепончатые крылья и пятый размер груди.

— Я боюсь принести в этот мир хаос.

— Так не приноси, — сказал он. — Зачем бы тебе это делать?

— Понятия не имею, — сказала я. — Но есть пророчество, и оно гласит.

— Пророчества — это чушь собачья, — сказал он. — Далеко не все пророчества сбываются.

— Смерть, который верит в свободу воли? Но говорят, что свобода воли принадлежит людям, а не богам.

— Возможно, у нас тут просто сложности с терминологией, — сказал Гарри. — Твой отец — не такой бог, какими их принято считать в вашей вселенной. В смысле, он не сверхъестественное непогрешимое могущественное существо с неограниченными запасами силы. Он — просто могущественное существо. Он может заблуждаться, может принимать неверные решения, и он смертен. Просто… э… трудноубиваем.

— Как ты?

Мой отец умирал дважды. Оба раза он воскресал, становясь еще опаснее, но…

Гарри не умирал ни разу. В его личном зале славы наверняка есть какая-нибудь табличка, выданная по этому поводу.

— Вроде того, — сказал Гарри. — В общем, мысль в том, что тебе не обязательно принимать тот образ, который тебе пытаются навязать. Все эти крылья, лишние руки, копыта и хвосты совершенно необязательны.

— Что-то я окончательно запуталась.

— Ну, полагаю, у тебя еще есть время, чтобы со всем разобраться, — сказал он.

Я хмыкнула. Это прозвучало слишком оптимистично даже для Гарри Бордена. Возможно, некоторые проблемы и можно было отложить на потом, но существовал целый ряд вопросов, которые требовали ответов вот прямо сейчас. Если вообще не вчера.

И первое место в этом рейтинге, конечно же, занимал Черный Блокнот.

— Ладно, убедил, — сказала я. — Давай поговорим о Кларке. Ты спрашивал, почему я перестала его навещать.

— Если ты не хочешь это обсуждать, я не буду настаивать, — сказал Гарри.

— Нет уж, будем обсуждать, — сказала я. — Возможно, мне понадобится твой совет.

— Я не знаю, где эта книжка, — сказал Гарри.

— Никто не знает, в этом и проблема, — сказала я. — Но Джон плох.

— Полагаю, вся эта круговерть из постоянных смертей и воскрешений может здорово давить на психику, — сказал Гарри. — Но, судя по твоим рассказам, он парень крепкий.

— Видимо, не настолько крепкий, — сказала я.

Еще задолго до этой истории Джон пару раз признавался мне, что он устал. Он прожил больше двухсот лет, и все эти два с лишним века были наполнены приключениями. Сначала на службе короне (не нашей, разумеется, Британской), потом — на вольных хлебах, и работа в полиции, где мы, собственно говоря, и познакомились, была для него своеобразным выходом на пенсию.

Он сам говорил мне, что, несмотря на все профессиональные риски, это самое спокойное занятие из всех его занятий, а их за свою долгую жизнь он перепробовал не так уж и мало. Эта идиллия продолжалась до тех пор, пока я снова не втащила его… в приключения.

Дело с Блокнотом подкинула ему не я, тут все обстояло ровно наоборот, это он меня в него втащил, но… Джон не взялся бы за это, если бы его не вынудили уйти из полиции, а вынудили его из-за меня, и… ну, ты знаешь.

Меня пожирало чувство вины.

— И? — поторопил меня Гарри.

— Я боюсь, что он может сдаться, — сказала я. — Прекратить цепляться за жизнь.