Закопанные

– Сава, не гони волну. Ты опять за свое, – поморщился Дикий. – Можно подумать, если бы не было этого письма и вы ушли бы в лес, Зажим вел бы себя по-другому. Скажи, ты маляву видел? Я что там про твою супругу писал? Помнишь?

– Помню, – нехотя признал Сава.

– «Берегите то, что в стакане», – процитировал Дикий, махом осушая кружку. Он выдохнул, крякнув. – Что я еще мог сделать для твоей бабы?

– Не бабы, – тихо произнес Сава. – Женщины.

– Пускай будет женщина. Кто виноват, что этот Зажим без тормозов? Сава, прими то, что случилось. Тебе придется это сделать. Обратно фарш не провернешь.

– Ты мог бы сопровождать нас, Дикий, – сказал беглый зэк, глядя егерю прямо в глаза. – Сказать, что ты человек Доктора. Ты в любом случае получил бы свои грибы или огурцы… Уж не знаю, что ты там высаживаешь в своих теплицах… И эти твари не посмели бы тронуть Олесю.

– Гм… Я не мог идти с вами, – сказал Дикий, барабаня мозолистыми пальцами по выщербленной поверхности стола. – У твоих нервных попутчиков могли бы возникнуть ненужные вопросы. И вообще…

– Что «вообще»?

Дикий начал вертеть в руках вилку, стараясь скрыть раздражение к собеседнику.

– На это были причины. Если бы все было так просто, я не стал бы рисковать вами.

Он поднял голову, всматриваясь в Саву.

– Все будет в порядке, братуха. Я бы на твоем месте радовался. Отсидитесь здесь пару недель. Ни одна собака вас тут не учует, сюда вообще никто не сунется. Заповедная зона как-никак. Местные власти меня знают, а я знаю их. Когда все устаканится, вы уедете. Я верну тебе паспорт, дам денег, помогу выбраться. В общем, как договаривались. Если надо будет, чуток внешность изменим.

Сава выдавил кривую усмешку:

– Куда уж еще менять-то? Уши отрезать?

– Экий ты капризный, – покачал головой Дикий. – Ничем тебе не угодишь. Впрочем…

Он поднялся со стула и вышел из кухни, а когда спустя минуту вернулся, в его руках были несуразные пластмассовые очки с прилепленными к ним громадным розовым носом и усами.

Дикий широко улыбнулся:

– Во. В самый раз. Примерь.

Сава хмуро взглянул на клоунские очки.

– Ты считаешь, это смешно?

– Я хотел тебя развеселить, – сказал Дикий, пожав плечами.

Он снова сел за стол и, наколов вилкой остывшую картофелину, отправил ее в рот.

– У тебя классная жена, – сказал он, не переставая жевать. – Она всегда мне нравилась. Фигурка – статуэтка.

– Спасибо, – отсутствующим голосом ответил Сава.

– Открой мне тайну, братуха. Твоя Олеся, она ведь… гм…

– Не мычи. Говори как есть, – резковато произнес беглый зэк.

– Она ведь, по сути, ребенок. Как ей удавалось в компании этой уголовщины не дать волю чувствам? Ведь такой, как она, сложно объяснить, что нужно потерпеть. Что нужно притворяться, будто вы незнакомы. Понимаешь, о чем я?

Некоторое время Сава молчал, и Дикий уже решил, что тот не желает обсуждать столь деликатную тему, как тот заговорил:

– Мы чувствуем друг друга. Иногда мы можем молчать часами, и нам уютно. Когда мне больно, это ощущение передается ей. Когда ей плохо, я тоже это сразу понимаю. Нам достаточно одного взгляда друг на друга, чтобы донести мысль, это как заряд тока по проводам – действует мгновенно. И это несмотря на то, что у нее разум малолетней крохи. Она живет эмоциями, а не рассудком.

Сава тяжело вздохнул:

– Когда мы шли по лесу, ей то и дело раздавали пощечины. Я ловил на себе ее умоляющие взгляды. Поверь, Дикий, лучше бы она плюнула в меня или выцарапала оставшийся глаз. Я чувствовал себя подонком, который сел в машину, отпихивая прочь собаку, которая все лето сторожила мою дачу. Все, мол, на хрен, я уезжаю!.. А она стоит и смотрит на меня с надеждой своими блестящими глазами. И все понимает… И когда я трогаюсь с места, она бежит за мной. Бежит, пока не падает в изнеможении…

У Дикого был настолько ошарашенный вид, словно наполовину съеденный хариус в его тарелке внезапно взбрыкнул, виляя своим запеченным хвостом.

– Ого… какие сантименты… – протянул он. – И это я слышу от человека, который уже второй десяток лет охотится за головами? Делает из них тсансы?[20]

– Ты хочешь услышать мою исповедь? – вскинул голову Сава.

– Ладно, хватит.

– Хватит? Ни черта не понимаешь, Дикий.

– Все я понимаю, – возразил егерь. – Все пройдет, время лечит. Как душу, так и плоть. Ну, изнасиловали твою Олесю. Но это же тело. Ее тело, как и душа, принадлежит ей. Ну и в какой-то степени тебе. Вы ведь любите друг друга. Усвой, что даже если на твоей машине кто-то поездил, от этого она не перестает быть твоей машиной.

– Охрененная логика, – вспыхнул Сава. – Может, и тебе одолжить прокатиться, а?

– Перестань, я же образно. В общем, не гунди и хватит переживать насчет ваших шрамов. Их почти не будет видно. Вот только на щеке у Олеси останется рубец. Но я уже ничего не мог поделать, просто так рану не зашить. Там у нее сквозное отверстие. Но ничего, заживет. И нос тебе тоже приделать можно.

«Может, и можно. Только как насчет шрамов, которые внутри? И как насчет того, что Олесю изнасиловали?!» – хотел закричать Сава, но в последний миг остановился. Он взял со стола бутафорские очки с малиновым носом и надел их.