Закопанные

– Как семья? – спросил Дикий, водрузив очередное полено на громадный пень.

– Нормально.

– Ну и отлично.

Взмах устрашающе-массивного топора, треск, и две половинки полена разлетелись в стороны, как сдуваемые ветром листья.

Сава задумчиво смотрел на егеря. Глядя на мелькающее лезвие огромного колуна, потемневшее от времени и частого использования, он вдруг совершенно некстати подумал:

«Может, не стоило все это затевать?»

Он скрестил на груди руки, задумавшись.

Ну да. Не согласись он на авантюру Дикого, уже наверняка гулял бы на свободе – все шансы выйти условно-досрочно у него были.

«Конечно, я бы гулял. А вот…»

Олеся.

Все верно. Ведь именно из-за нее он решился на это безумное и отчаянное мероприятие. Именно из-за нее ему пришлось инициировать опасное ДТП, в котором Сава сам чудом выжил. И лишь благодаря Небесам (а возможно, и случайному совпадению) в то утро он и Олеся оказались в одном автозаке. Который возле реки Горянки терпеливо поджидал Дикий, держа наготове боевой арбалет.

Был еще один момент, тревоживший Саву. После вчерашнего представления там, внизу, он совершенно иначе взглянул на их так называемую сделку. Он-то считал, что они хорошие приятели. Почти друзья. И то, что делал для него Дикий, не что иное, как жест доброй воли. Хрен там.

Все, что интересует Дикого, – материал для своей «рассады».

«Мне не хватает еще одного… Где мне найти его?» – вспомнил он слова егеря.

Так что Сава просто попался между делом, словно винтик, случайно выпавший из механизма. Более того, этот бородатый татуированный сукин сын будет до конца своих дней считать, что он, Женя Сбежнев, должен ему.

А что в остатке?!

ЧТО?!!!

«Я без носа. Олеся изнасилована и искусана каким-то маньяком», – мрачно подумал он, переминаясь с ноги на ногу.

Ха-ха. Дерьмо.

Стоила ли овчинка выделки? Неизвестно ведь, как все дальше сложится…

– Как Гена? – как ни в чем не бывало полюбопытствовал Дикий.

– Он с Олесей, – рассеянно ответил Сава, все еще погруженный в свои мысли.

Хрясь! Лезвие колуна попало ровно в середину полена, рассекая его на идеально ровные половинки.

– Слушай, хотел тебя спросить…

– Спрашивай.

Хрясь!!

– Те, остальные…

– В теплице? – уточнил Дикий, смахивая со лба пот тыльной стороной ладони.

– Ну да.

– Тот, что «боровик», – Доктор. Вор в законе, – с пренебрежением сказал егерь, замахиваясь колуном. – Хе-хе. Вор-помидор. Это он под мою диктовку тебе писал маляву. Но тогда, хм, он, скажем так, был чуточку в лучшей форме, нежели сейчас. И он только готовился запрыгнуть в свою лунку, хе-хе, так что руки у него были свободны.

– Как он попал к тебе?

– Приехал со своей кодлой на мою речку погудеть. Сети поставили, костер запалили, песни горланили. Я за ними, гандонами, всю ночь наблюдал. В общем, нажрались как свиньи – и спать. А этому в лес приспичило. И не просто поссать, а так. Шлялся как неприкаянный, сам с собой разговаривал. Там я его и взял.

– На зоне часто упоминали Доктора. Он не просто какая-то «шестерка» в уголовном мире, – осторожно заметил Сава. – Это известный авторитет. И его тоже наверняка ищут. Причем не только официальные органы. Понимаешь, о чем я?

– Да чихать я хотел на это, – беспечно махнул рукой Дикий. Поправив кепку, он приготовил следующее полено. – Пусть ищут. А насчет «шестерки» или «тузов» в криминальном мире… Плюнь и разотри. У меня демократия. Там, внизу, его воровские законы не действуют. Там вообще никакие правила не действуют, кроме ауры и энергетического поля. Ну и еще немного биологии, принципы которой никто не отменял.

Сава вспомнил удушливое зловоние, которое, казалось, намертво впиталось в каждую пору «теплицы» егеря, и его передернуло. Да уж, аура… В загаженном сортире, наверное, и то запах был почище.

– А эти двое? – задал он вопрос. – Парень с женщиной?

– Ты про «лисичку» с «волнушкой»? Да так, туристы мимо шли. Молодожены, кстати. Решили медовый месяц провести нетрадиционным способом. С костром, песнями под гитару и прочей муйней.

Дикий усмехнулся, поудобнее обхватывая топорище.

– Кстати, лисичка тебя еще долго звала. Очень ты ей понравился. Ха, доброе лицо!

Сава плотно сжал губы, вспомнив несчастную – изможденное, бледное создание, лицо которой сплошь в незаживающих порезах и изрыто преждевременными морщинами.

– Ты отстаешь от жизни, Сава.

Хрясь!

– Ты о чем?

– Твои тсансы, конечно, произведения искусства. Не спорю. Но ты… как бы сказать, чтобы тебя не обидеть.

Сава убрал с груди руки.

– Говори.

– Ты эгоист. Ты не даешь людям прикоснуться к таинству. Ты лишаешь их возможности ощутить прелесть жизни. Ты не заставляешь их задуматься о том, что человек, погрязший в житейско-бытовых проблемах, разучился радоваться лучику солнца. Разучился улыбаться пению птиц. Разучился благодарить Бога, что у них крыша над головой, на столе есть хлеб, а в кране есть вода. Ты отбираешь у них мысль прочувствовать и ощутить приближение того, что простой обыватель называет смертью.

Сава приподнял брови, мысленно проговаривая про себя услышанное, а Дикий, не переставая с упоением колоть дрова, развивал свою мысль дальше: