Элайджа никак не реагировал.
После всего произошедшего Эйден чувствовал себя совершенно другим человеком. Он и был совершенно другим. И все же каждый раз, проходя мимо зеркала, — а многие стены здесь были зеркальными, и видел он себя чаще, чем ему бы того хотелось, — он выглядел прежним. Это пора изменить.
— Просто, — только и сказал он.
— Ну хорошо, — уступая ему, Виктория несмело приступила к задаче, а он смотрел, как падают на пол одна прядкой за другой.
На мгновение Эйден почувствовал, как нечто — веревка, может быть, — тянет вверх его руку, пальцы шевелятся, готовые сжать запястье Виктории. Он нахмурился. Ему требовалось сознательное усилие, чтобы держать руку опущенной.
Какого черта?
Поднять руку. Схватить запястье. Вывод напрашивался сам собой.
— Ты пытаешься взять контроль над телом, Калеб?
Никто из душ не пытался так сделать уже несколько лет. То ли не могли без его разрешения, то ли вообще были неспособны на это.
Но этот рывок… Сильнее, чем что-либо из того, что они делали прежде. Он не был уверен, что это значило.
— Не делай так больше! — выпалил он.
Виктория уже переместилась, встав между его коленей, и на его словах замерла:
— Я не… я только… ты же сам сказал!
Тут же раскаявшись, он сказал:
— Прости, это было не тебе.
— Ох. Ясно. Ты меня напугал, — она вернулась к стрижке.
Ее запах ударил в нос как бейсбольная бита. Эйден сразу же позабыл о душах, как только его рот наполнился слюной, а желудок свернулся в узел. Он был на грани голода с того момента, как ее брат покалечил и убил тех вампиров, и он едва смог покинуть тронный зал, не упав вниз лицом, чтобы облизать с пола такую аппетитную на вид кровь.
Только две вещи остановили его. Жажда крови Виктории, и только ее крови, что усиливалась с каждой минутой, и понимание того, что если он выкажет слабость в любом ее виде, то это будет использовано против него в бою. А битва обязательно будет, как он и гарантировал Виктории.
Элайджа видел несколько вариантов развития событий, но ни в одном из них он не избегал битвы.
Несколько раз Эйден видел свою смерть — как его голова была отрублена мечом, смазанном je la nune. Виктория не смогла бы спасти его от этого.
Но потом он подумал: «Я не буду наклоняться, а увернусь в сторону». И видения тут же изменились. Так, когда новый вариант прокручивался в его голове, он видел, как Сорин замахивается и разрезает мечом воздух, а Эйдан уклоняется и собирается сделать выпад.
Он понял, что теперь его будущее не определено. Полностью изменяемо.
И он мог победить — возможно — за определенную цену. Его победа станет началом нисходящей спирали для Виктории. Может, оттого, что она увидит его стоящим над телом ее брата, вампиры будут восхвалять его успех, а она оплакивать Сорина.
Он не желал ей такой судьбы. Не хотел, чтобы она скорбела или злилась, или еще хуже, ненавидела его всеми фибрами своей сущности. Поэтому ему еще предстоит найти выход.
— Ты знал, что у тебя есть маленькие черные точки на коже головы?
— Родинки?
— Похоже на то. Они милые.
«Милые» заменяло собой «мерзкие», но совсем немного.
— Спасибо.
— Не за что.
Виктория тихонько хмыкнула, закончив.
— Ну вот, готово, — объявила она, обхватив его щеки своими не очень теплыми ладонями, и осмотрела его. — Ты…
Она втянула воздух.
— Что?
Все настолько плохо?
Пока Виктория открывала и закрывала рот, Эйден развернулся.
Он увидел свое отражение в зеркале над раковиной. Он ожидал, что нечто отвратительное посмотрит на него в ответ, но не в этом дело. У него топорщились волосы длиной в два дюйма. Русый, его натуральный цвет, оттенял кожу, ставшую более бронзовой. А его глаза, которые были сначала черными, потом фиолетовыми, сейчас выглядели золотисто-карими.
— Тебе не нравится? — спросил Викторию.
— Не нравится? — дрожащей рукой она пробежалась по его короткой стрижке. — Я в восторге. И теперь-то я вижу в тебе плохого парня.
Он выглядел как плохой парень. Он задумался над этим, потянувшись инстинктивно за ее прикосновением, надеясь, что оно станет смелее.