Закрытая тетрадь

Оставшись наедине с перешедшей в негодование завистью, Артем принялся мысленно убеждать себя в правоте сказанных Наташе слов, развивая тему низкопробной беллетристики: «Люди читают Маринину, Донцову, Полякову, Устинову, Литвиновых из-за желания на время выпасть из реальности, отвлечься от проблем, а простенькая головоломка в основе сюжета их текстов лишь быстрый способ этого достичь. Подлинная же литература не развлекает, слегка щекоча нервы. Напротив – она трогает самые сокровенные струны души, напоминает читателю о её наличии, иногда причиняя при этом боль». Тема попытался вспомнить признанных авторов, с чьими произведениями довелось познакомиться в школьные и студенческие годы, так как после окончания вуза ему стало не до художественных книг. В сознании из небытия плавно, как бы нехотя, всплывали имена Мериме, По, Бирса, Буковски, Воннегута, Барнса, Бэнкса, Аверченко, Шукшина, Астафьева, Аксенова, Лимонова, Довлатова, Сорокина, Пелевина. Причем с их возникновением собственный образ Артема в уме уменьшился до ничтожной, жалкой, потешной фигурки безвестного инженеришки по безнадежно устаревшему оборудованию. Из тьмы уничижения вновь поднялась волна жгучей зависти, а за ней и негодования к именитым писателям. «Подумаешь, мастера слова, знатоки человеческих душ! Встань надо мной звезды чуть благоприятнее, я бы выдавал на-гора и не такое! Если уж не романы, то рассказики с повестюшками набил бы руку строчить получше некоторых из них! Что особенного в байках того же Эдички Савенко, где тупо и бесхитростно описываются похождения харьковского неудачника, тунеядствующего эмигранта, гордящегося своей паразитической жизнью с беспробудными пьянками и беспорядочными связями? Или в ранних произведениях Сорокина, которые являются гремучей смесью пространных описаний, пустопорожних разговоров, смакования темы фекалий и нечленораздельного мычания, подаваемого как новое слово в современной литературе. Даже признанный уже мастером современного рассказа Василий Макарович, царство ему небесное, по большей части живописал характеры деревенских чудиков при столкновении с городской цивилизацией и извечными вопросами бытия. Да, конечно, выходящее из-под его пера было живо, ярко, красочно, интригующе, доходчиво. Но разве подобное под силу только признанному художнику? – задался вопросом Тема и тут же мысленно ответил. – Вряд ли! Приложив максимум усилий можно если не поднять выше планку, то уж точно выйти на заданный уровень мастерства. Просто такие бедолаги как я вынуждены растрачивать свой потенциал в далеких от публичного признания сферах, вроде мало кому интересного завода пластмассовых изделий. Если же изначально оказаться либо всеми правдами и неправдами умудриться попасть в среду известных творческих людей, то и при меньшем напряжении вполне реально стать узнаваемой персоной».

Такие думы всецело овладели Артемом, и на следующий день он твердо решил доказать себе, что способен написать рассказ достойный признанного прозаика. Причем Тема был абсолютно уверен в непредвзятой оценке своего будущего произведения, считая себя человеком, обладающим идеальным художественным вкусом.

Воскресным утром он, вопреки сложившейся традиции, уклонился от прогулки с детьми, переложив почетную обязанность на плечи недовольной Наташи. Дождавшись, когда супруга, наконец, закрыла за собой входную дверь, Артем сел за компьютерный стол с лежащей на его исцарапанной поверхности большой тетрадью в обложке из кожзаменителя. Зажав ручку между большим и указательным пальцами, он бросил взгляд сквозь оконное стекло, где на ветру хаотично и бесшумно покачивались ветви деревьев. Подобно им метались мысли Темы, пытаясь склеить из разбросанных в памяти осколков образы неординарных людей и воскресить связанные с ними любопытные ситуации, годные для увлекательного повествования. Однако это оказалось трудной, практически непосильной задачей, чего потенциальный литератор никак не предполагал. Приходящие на ум знакомые черты приятелей, однокурсников, коллег были серы, однообразны, унылы, предсказуемы и едва ли могли, как ему казалось, кого-нибудь из читателей всерьез заинтересовать. С другой стороны отдельные их поступки отличались такой непредсказуемостью, даже дикостью, что выдавать такое за правдоподобные случаи из жизни Тема остерегался, не желая уподоблять свой первый рассказ пошловатой выдумке. В бесплодных попытках нащупать сюжет и сделать набросок главного персонажа, он просидел над раскрытой тетрадью до возвращения жены с уставшими ребятишками, оставив на белом клетчатом листе непонятные символы в виде причудливых иероглифов с перевернутыми вопросительными знаками.