Закрытие темы

О гласности, кстати, и о резких словах в связи с этим. Сергей Филиппович ещё тогда почувствовал, до наркомании, до проституции, до сталинизма и всего прочего, то есть до разговоров обо всём этом что-то такое почувствовал, что-то такое почувствовал… в общем, уже тогда Сергей Филиппович всё почувствовал. И по тому почувствовал (даже догадаться трудно…), как стали употреблять часто (но только на первых порах!) одно не очень приличное слово (ерунда слово, не хуже Морозовым произнесённого, но Сергей Филиппович не любил этого, потому и почувствовал). Попался ему случайно журнал театральный, а там один актёр вспоминает про одну актрису, хорошая была актриса, и среди прочего – как она словцо любила в разговор ввернуть, да покрепче; и вот само словцо чёрным по белому, – Сергей Филиппович даже глазам своим не поверил. А потом в другом журнале – теперь уже герой литературный в каком-то художественном произведении, и тоже из творческой среды, что любопытно (Сергей Филиппович не стал читать произведение, но словцо, листая, высмотрел). А тут по телевизору показывают отрывок из нового спектакля про нового директора, и как раз тот отрывок, где к старому директору приходит старый бригадир, ветеран труда, которому уже нет больше мочи терпеть, и говорит всё, что думает, долго говорит, горячо, и вдруг – раз! – то словцо для крепкости, да так ловко, что старый директор пугается, новый, при том присутствующий, улыбается поощрительно (крупным планом показывают), а публика в зале дружно одобряет раскрепощённость старого бригадира (с новым мышлением). Вот когда Сергей Филиппович понял, что действительно раскрепощается у нас сознание (ещё до проституток, до наркомании, когда гласность ещё проклёвывалась только), и стало ему немного не по себе, потому что не знал он, как же ему-то себя вести, нераскрепостившемуся?

Дочь у него Настенька семнадцати лет, ой, дура… Нет-нет, умница, умница-разумница, и музыке-то училась, и отличницей была до седьмого класса, и грамоту даже получила на олимпиаде, такое сочинение придумала интересное, и не пьёт (ни-ни!), и не курит, совсем не курит, другие, посмотришь, все в рок, в рок металлический, в секс этот, страшно смотреть, а она – нет, молодец, Настя. Только где ж тут молодец, как иногда поразмыслишь, если сплошные крайности… С кем ты, Настя, связалась, подумай? Он же, Настя, слово даже не подобрать, кто. Он же, Настя, такой. Он же с вывихом, Настя! А сколько важности, апломба сколько, вежлив до высокомерия! Сергей Филиппович с ним по первости, как человек с человеком, – ужином накормить хотел, антрекоты на огонь поставил, сам жарил. А тот: нет, извините, мы не едим антрекотов. Ну что ж, мало ли что бывает, тощий как глиста, может, с желудком плохо. Нет, хорошо с желудком. Оказывается, по убеждению не едят. Толстовец, что ли? Нет, не толстовец. В чём же дело тогда? Нельзя. Почему нельзя? Пища тёмная. Как так тёмная? А вот так тёмная: мясо нельзя, рыбу нельзя, почти ничего нельзя, кроме как овощей, и то некоторых, и детского питания. Сергей Филиппович так рот и разинул: оказывается, детское питание не затемняет путь к познанию Кришны. (Эва, куда смотрит!) Антрекоты же затемняют. И всё на полном серьёзе. Вот ведь беда какая. Всё ли у него с образом мысли в голове как следует? А тут, глядишь, и Настя наша на диету садится, и уже слышит Сергей Филиппович, как она «Харе Кришна» бормочет, вот так и бормочет себе под нос: «Харе Кришна, харе Кришна, Кришна, Кришна, харе, харе…» – и музыку на магнитофон ещё ту записала, лучше, оно конечно, чем рок, и всё-таки странно как-то – зачем? Ладно, с Индией отношения хорошие, вроде бы и Кришну почитать непредосудительно, но, с другой стороны, в той же «Литературке» про всяких сектантов вполне определённо высказались, так что тут умиляться нечему. Учите себе санскрит, если желаете, но зачем же антрекоты не есть? Какое уж тут умиление?… Сергей Филиппович как-то сам разговор затеял по весне о духовности: есть ли что-нибудь святое у вас, Кришна, что ли, святое? И тут же щелчок по носу: это, папа, у тебя с духовностью туговато, а у нас, а у них, а им… А что им – дескать, не для среднего ума, так понимать следует, спасибо, доча, но если пораскинуть всё ж умом-то средним, то есть, значит, как бы им, что ли, путь указан, так получается. Куда, говорите, указан? Ах, вот он что… Ну-ну.