Закрытый показ

– У Иры осталось трое детей, – голосом опустошенного человека произнесла Жанна.

– Глотни лучше, – сказал Алексей и протянул ей бутылку с остатками коньяка. – Полегчает.

– Давайте все выпьем, – предложил Рэд. – За наш успех и новый фильм!

Никто не возражал.

* * *

Рэду Локко изредка снились сны. Редкие и мало запоминающиеся, но именно здесь, в стальной тесной тюрьме, ставшей камерой смерти для трех актеров «Седой ночи», эпатажный режиссер увидел странный сон. Впрочем, вероятно, что именно о таком будущем, какое Рэд увидел во сне, он и мечтал всю свою жизнь…

Локко приглашен на спецпоказ «Седой ночи» на Каннский фестиваль. На нем новый иссиня-черный смокинг и кроваво-красный галстук-бабочка, на котором сверкает бриллиантик. В зале аншлаг, и Рэд с затаенным восторгом замечает среди приглашенных звезд невиданной величины – Брэда Пита, Жана Рено, Мэла Гибсона, Монику Беллуччи… А вон Деми Мур мелькает своей ослепительной улыбкой… И все они рукоплещут ему, Рэду Локко! Он в прямом смысле купается в лучах славы!

Наконец свет гаснет, загорается экран. Рэд невольно прикрывает веки – за последние дни он пересмотрел «Седую ночь» сотню раз и мог без запинки пересказать фильм полностью. Он сидит терпеливо и молча, мысленно отсчитывая в мозгу секунды до конца сеанса. И только спустя несколько минут до режиссера доходит, что в кинотеатре стало значительно холоднее. И этот странный затхлый запах…

Рэд осторожно открывает глаза. Он смотрит по сторонам и цепенеет от ужаса – его окружают трупы. Целый зал мертвецов, полные ряды высохших мумий, покрытых клочьями паутины. Локко хрипит, тщетно пытаясь выбраться из жуткого места, и когда его взгляд падает вниз, он понимает, почему не может двинуться с места – его ноги тоже мертвы, они попросту присохли к сиденью, и страшная плесень неуклонно ползет выше по телу, превращая его в высохший труп.

Внезапно кино прерывается, на экране вспыхивает изображение окровавленных весов, в чаше, словно щупальца, шевелятся отрубленные руки и ноги. Он слышит хихикающий голос Оха:

«Сколько весит твоя совесть, Рэд? Отрубить себе руку может любой дурак. А ты положи на весы свою совесть. Может, тогда чаша перевесит…»

…Он пришел в себя от надрывного плача ребенка. Малыш каким-то образом высвободился из простыни, в которую его запеленал Рэд, перекатился на засохшее пятно крови и теперь издавал пронзительные крики.

Рэд суетливо завертел головой и, заметив на полу свежую бутылочку со смесью, поспешил за ней. Она уже остыла, но это было лучше, чем ничего. Он, как смог, снова запеленал ребенка и сунул ему в рот соску. Тот сразу успокоился, но продолжал время от времени вздрагивать.

Экран неожиданно озарился желтым фоном, в центре, словно кляксы, материализовалась надпись: «Оля и Толя».

– Я тоже снял что-то вроде кино, Рэд, – послышался голос Оха. – Скажем так, это моя первая работа. Все фигурки я лепил из пластилина, а потом смонтировал мультик. Он без звука, но я буду пояснять, что к чему.

Вскоре появилось изображение колбаски розового цвета и с двумя пуговицами, которые, очевидно, были глазами. Вместо рук в колбаску были втиснуты две спички. Судя по двум клочкам материи, которые были прилеплены наверху этой штуковины, перед ним была девочка.

– Оля ждала автобус в школу, – важно заговорил Ох. – Но она опоздала, потому что проспала. Автобус уехал.

Мимо «Оли» медленно проползла еще одна колбаска, уже темно-синего цвета, по своей форме мало отличающаяся от самой «Оли». Девочка проводила «автобус» печальным взглядом и слегка сгорбилась.

– Но, к ее счастью, мимо на велосипеде ехал Толя, – продолжил Ох.

На экране появился «Толя». Точно такая же колбаска, только чуть большего размера, с неким подобием головного убора, роль которого исполняла пивная крышка. «Толя» был на некой не поддающейся описанию конструкции из ржавой проволоки, которая, по мнению Рэда, меньше всего была похожа на велосипед. С таким же успехом Ох мог назвать эту вещь космической ракетой.

При появлении «Толи» розовая колбаска гордо выпрямилась и тут же пристроилась позади новоявленного кавалера, обхватив его своими руками-спичками.

– Толя был добрым мальчиком, – прокомментировал происходящее на экране Ох. – И предложил подвезти Олю в школу.

Живое воплощение шизофрении, именуемое велосипедом, торжественно уползло прочь, увозя с собой обе колбаски.

– А потом они поженились, и у них родилось трое детей. И жили Оля с Толей до самой старости, – закончил Ох. – Ну как?

Рэд медлил с ответом.

– Если бы ты не рассказал мне сюжет своего мультика, я бы решил, что на моих глазах слиплись две сосиски, которые уехали на адском луноходе в неизвестном направлении, – наконец сказал он.

К тому времени бутылочка опустела. Видя, что ребенок окончательно успокоился, Локко поднялся, выпрямился и окинул взглядом помещение в поисках топора.

– Почему бы тебе не снимать подобные фильмы, Рэд? – спросил Ох. – Про добро и любовь.

– Потому что такой отстой не приносит денег, – буркнул режиссер. Обнаружив топор рядом с ведром, он взял его и направился к стеклу.