Закрытый показ

– Я так и знал, – обрадовался Ох. – В этом вся твоя сущность…

– Да уж, Ох, – сквозь зубы проговорил Рэд. – Куда мне до твоих художеств. Оля и Толя, мать его… Может, уже пора открыть личико?!

Он ударил обухом по стеклу. Экран погас, одновременно потускнел свет в помещении.

– В чем смысл твоего фильма, Рэд Локко? – совершенно спокойным и даже дружеским тоном спросил Ох. – Пришло время задать главный вопрос!

– Смысл в том, что на свете есть грязное первобытное зло! – выкрикнул Рэд. – И никакой справедливости на свете нет!

– Есть, Рэд.

– Нет! – проревел Локко. – И если это зло получит подпитку в виде плохого настроения или наркотика, оно вообще станет неуправляемым! Вот в чем смысл фильма! Открывай дверь!

Ответом была мертвая тишина.

– Ты испугался?! – завопил Рэд. – Или тебя попросить вежливо?! Три раза? Типа: «Елочка зажгись!» Чертов ты урод!

В нем вспыхнула животная ярость, и вкус этого ядовитого чувства опьянил его.

Он снова ударил. Замахнулся в третий раз, и вдруг в стене что-то звонко щелкнуло, и, к изумлению режиссера, громадное пуленепробиваемое стекло начало медленно отползать вправо, словно дверца шкафа-купе. В лицо оцепеневшему Рэду ударил поток прохладного воздуха, и он несколько раз судорожно вдохнул и выдохнул. С мерным гудением толстенное стекло, грязное и исцарапанное, полностью скрылось в стене. Перед режиссером высился огромный жидкокристаллический телевизор на массивных стойках.

Рэд оглянулся на ребенка. Он снова хныкал, беспокойно ворочаясь на полу.

Локко поднял топор и повернулся к экрану. Глаза пожилого мужчины сверкнули ненавистью. Ничего не говоря, он с силой ударил по телевизору. Лезвие пружинисто отскочило, но на матовой поверхности образовалась широкая трещина.

– Вот тебе пластилиновые мультики, сука, – кряхтел Рэд, раз за разом обрушивая топор на огромный телевизор. – Вот тебе «Оскар» за твое дерьмо!.. Оля и Толя, блин!

От очередного удара телевизор задрожал и рухнул на пол. Не выдержал и топор – лезвие вновь сорвалось с рукояти и с грохотом покатилось по бетонному полу. В узком помещении, где располагался телевизор, зажегся яркий свет, и Рэд с непривычки зажмурился. Краем уха он услышал, как хлопнула дверь, а когда открыл глаза, перед ним стоял Эх, здоровяк в комбинезоне. От него несло кисловатым потом и машинным маслом. Поражали руки мужчины – громадные, толстенные. Казалось, такими руками можно запросто свернуть шею быку. Сквозь дырки в маске-улыбке настороженно поблескивали черные, как битум, глаза.

– Расслабься, Рэд, – раздался мягкий голос Оха. Теперь он звучал как-то иначе, исчез так называемый диснеевский «гусиный» привкус. Более того, он стал ближе, словно Ох стоял за спиной режиссера. – Брось свою деревяшку. Игра окончена.

Локко злобно усмехнулся:

– А вот и нет.

Он успел размахнуться только один раз, потому что Эх без особого труда перехватил его руку своими стальными пальцами. Приблизившись, он одним коротким хуком отправил режиссера в глубокий нокаут. Лязгнув зубами, Рэд упал и отключился.

Ребенок, словно поняв, что его единственный и последний защитник повержен, заплакал.

* * *

Первым, что он почувствовал, когда робкие искорки сознания начали вспыхивать в обволакивающей пелене забытья, был запах. Точнее, свежий воздух.

Там, в обитом стальными листами «кинотеатре», воздуха как такового не было. Зловонная, сводящая с ума мешанина из свернувшейся и свежей крови, немытых тел, грязной одежды и испражнений – вот чем приходилось дышать в тесном бункере. Сейчас ноздри Рэда улавливали абсолютно чистый воздух, и режиссер, широко открыв глаза, жадно задышал полной грудью.

«Я в кровати», – машинально подумал Локко, ощущая телом приятную мягкость матраса. Пальцы нащупали одеяло, которым он был накрыт, и Рэд, откинув его, сел и с изумлением огляделся по сторонам.

Он находился в крошечной комнате, очень напоминающей больничную палату – койка у стены, столик, стул и санузел. Стены, полоток, кафельная плитка и даже скудная мебель – все было безупречно белого цвета. Окна в комнатке не было, но это не мешало циркуляции свежего воздуха, который поступал из вытяжки под самым потолком.

Рэд спустил ноги с койки. Ныли кости – результат десятидневного пребывания на железном полу. Ныла распухшая челюсть, по которой врезал здоровяк в комбинезоне, но сейчас Локко совершенно не думал об этом.

На стуле лежал аккуратно свернутый спортивный костюм бежевого цвета, рядом примостились больничные тапочки. Рэд мельком оглядел себя. На правой руке, с которой он сцеживал кровь, белела свежая повязка. На режиссере была голубая пижама, и он торопливо снял ее и надел спортивный костюм.

Значит, пока он был без сознания, кто-то отмыл его и поместил в палату. Где же он?!

«Там же, в подземелье, – откликнулся внутренний голос. – Ты же видишь, окон тут нет…»

Рэд обратил внимание на очки, лежавшие в центре стола. На нем же стоял кувшин с чашкой, оба предмета были из пластика. В кувшине была вода.

«Он не из стекла, – мысленно отметил Рэд, наливая в чашку воду. – Никакого стекла в помещении, чтобы не пораниться. Или не порезать своих тюремщиков…»