Закрытый показ

«…Еще пару дней… и вы будете завидовать мне».

Предсмертные слова Ах резанули его мозг словно скальпелем.

Часть 2

«Ни одно из искусств не может запечатлеть время, кроме кино. По существу, что такое фильм? Это мозаика из времени».

Андрей Тарковский

«Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор».

Франсуа де Ларошфуко

1995 год,

Ногинский район, дер. Марьино

Осенний вечер накрыл увядающую деревню своим темным промозглым одеялом. Накрапывал мелкий дождь, свинцовые тяжелые тучи нависали так низко, что казалось, еще немного, и они задавят своей массой обветшалые дома, большей частью заброшенные и покинутые хозяевами.

На улице Весенней было расположено всего восемь домов, и лишь в окнах одного из них, с высокой двухскатной крышей, которая давно требовала ремонта, мерцал тусклый свет. Жизнь теплилась лишь с одной стороны дома, поскольку другая часть строения была выставлена на продажу. Желающих приобрести половину развалюхи практически не было – мало кто хотел стать хозяином части полусгнившей хибары, особенно когда твоими соседями являются шумные дети. Поэтому вторая половина дома всегда хранила глухое безмолвие, равнодушно таращась на улицу сонными окнами, на которых густым налетом осела пыль.

Успокоив трехлетнюю дочку, которая что-то не поделила со старшим братом, Ирина поспешила на кухню – судя по характерному запаху, лук уже подгорал. В коридоре мелькнуло что-то серое, и по голым щиколоткам женщины скользнул пушистый хвост. От неожиданности Ирина едва не споткнулась, инстинктивно прижав руки к выпирающему животу.

– Леся, твою дивизию! – обругала она путавшуюся под ногами кошку.

Та мяукнула и двинулась следом за Ириной, вероятно надеясь перехватить что-либо съестное.

На тесной кухоньке, пропахшей подгорелым луком, было жарко и душно. На заляпанной жиром плите горели две конфорки – остальные две были неисправны. Ирина вспомнила, что Олег все обещал купить новую плиту, и даже начал откладывать деньги, но так и не успел. По щеке беременной женщины заскользила слеза, и она торопливо смахнула ее натруженной ладонью. Дети не должны видеть ее расстроенной, а тем более плачущей.

Ирина убрала чугунную сковороду с почерневшим луком в сторону, затем вынула из облезлой раковины пакет с говяжьими костями, и, промыв их под холодной водой, осторожно положила в кипящую воду.

– Мама! – Из коридора в кухню заглядывало мальчишечье личико, перепачканное краской. Волосы мальчугана были взъерошены. – Мы с Аней есть хотим, – сказал он, озабоченно поглядывая на плиту.

– Скоро будет суп, – отозвалась Ирина. – Тогда и будете кушать.

– А колбасы не осталось?

Паренек сунулся было к холодильнику, но мать ухватила сына за локоть:

– Вы колбасу еще утром доели, Рома. Давай, иди к сестре. Поиграй с ней во что-нибудь.

Мальчик скорчил недовольную мордашку.

– Ей всего три, – сообщил он, словно мама могла забыть о возрасте своих детей. – А мне восемь. Вот если бы Андрюха со мной был!

– Ты же знаешь, Андрюша пока в больнице, – с легким раздражением напомнила Ирина.

Она высыпала в кастрюлю нашинкованную капусту, помешала половником.

– А когда он выйдет оттуда? – не отставал Рома. – С Анькой скучно, она еще маленькая!

Ирина вздохнула. Андрей, ее средний сын, родился недоношенным и заметно отставал в развитии. Это не было бы так заметно, если бы он не начал проявлять немотивированную агрессию к окружающим. Это был уже третий раз, когда Андрея отправляли на лечение.

Женщина убрала оставшуюся половину кочана капусты в холодильник. Машинально она отметила, что этот холодильник «ЗИЛ», оставшийся ей от родителей еще с советских времен, – единственное в этом доме, что еще работало исправно и бесперебойно вот уже почти тридцать лет.

«Супа хватит на пару дней, – лихорадочно думала она. – Денег почти не осталось – только на хлеб…»

Уголки рта Ирины скорбно опустились, лоб прорезали ранние морщины. Из еды оставалось чуток картошки, несколько яиц и кусочек сала в морозилке. С работой швах. Была возможность сегодня подработать – помыть полы в одном из домов в Балашихе, но туда ведь еще добраться надо, а с кем детей оставить? И вообще, как теперь ей одной детей поднимать?!

– Мама, ты почему такая грустная?

Обеспокоенный голос сына вырвал ее из мрачных раздумий. Огромным усилием воли Ирина заставила себя улыбнуться.

Она присела на рассохшийся колченогий табурет, и Рома, подойдя к матери вплотную, крепко прижался к ней. Мальчику и в голову не могло прийти, что он обнимает мать и вдыхает ее домашний уютный запах последний раз в жизни.

– Я вижу, у тебя глаза такие, как будто ты сейчас заплачешь, – сказал он.

Ирина ласково погладила сына по голове.

– Все будет хорошо, – как можно уверенней сказала она. – Поверь.

– Ты переживаешь, что папа умер?