Читаем Закулисные тайны и другие истории… полностью

Любимые родители, папа и мама, я им страшно благодарен за всё. Но и они уже с моих лет двенадцати понимали меня плохо. Я увлеченно пилил виолончель, бренчал на пианино, слушал часами пластинки с музыкой Рахманинова и Малера – им это казалось странным, не нашим, чужим… Родители были советские инженеры, любили Утесова и Шульженко, в оперу и в филармонию ходили редко. Делать из меня профессионального музыканта они не собирались, и с удивлением смотрели на мое непонятное развитие.

Сначала я учился в нормальной средней школе, а класса с четвертого меня взяли в музыкальную школу при консерватории, где мы проходили и общеобразовательные предметы.

Но и там я ощущал себя чужим. Все девочки с утра до вечера занимались на рояле или на скрипке, быстро и громко играли гаммы и этюды, и уже лет в 12 вполне бегло исполняли Шопена (пианисты) и Венявского (скрипачи). Я тоже занимался на своей виолончели, играл Поппера и Боккерини, но почему-то больше времени проводил у пианино, рассматривая оперные клавиры и симфонические партитуры, а еще больше проводил времени в школьной библиотеке, где без разбору читал всё подряд, книги по философии, по истории искусств, и книги о музыке и композиторах.

И, конечно, я чувствовал себя чужим среди своих.

* * *

А во дворе. Да, конечно, был двор, мы жили в многоквартирном доме, вокруг стояли такие же дома, и там складывались компании. Поскольку я к тому времени уже прилично научился играть на рояле и аккордеоне разные песенки, меня с удовольствием приглашали в «элитные» молодежные компании, которые зачастую были дворовыми бандами, занимающимися легким грабежом – в основном грабили пьяных, бродящих в избытке по городу, а иногда и тащили что-то из магазинов или аптек. Я не участвовал, но часто присутствовал при этом, иногда даже испытывая чувство гордости. Однажды мы особенно загордились, когда в местной газете журналист, перечисляя местные молодежные группировки, упомянул и нас – мы назывались «Новомосковские» по имени улицы Новомосковской, вокруг которой жили. У всех были клички – Боб, Чика, Алайский. У меня была кличка Композитор. Странно – на тот момент я композитором не был, мои скромные опусы на тот момент еще никто не слышал и не исполнял.

Наша компания состояла в основном из русских ребят (евреи, украинцы, белорусы считались русскими). Однако рядом были такие же группировки узбеков (туда входили все люди из азиатских семей, казахи, киргизы, туркмены). Они были по-настоящему чужими, мы с ними дрались.

Особняком держались таджики, я уже с детства знал, что таджики – совсем других кровей, они персы, у них другой язык, они гораздо древнее, чем все остальные наши соседи. Кстати, и вели они себя по-другому, никогда не ввязывались в драки, не были агрессивными.

Дрались мы не сильно, до оружия никогда не доходило, в ход шли иногда палки или камни, но ни ножей, ни огнестрельного не было.

Самыми агрессивными были армяне, «тельманские армяне» (они собирались в парке Тельмана). Ходили легенды об их кровожадности, об их разборках и гигантских побоищах с реальными взрослыми, даже с курсантами из находящегося рядом военного училища, где оружие порой шло в ход совсем не игрушечное.

В дальнейшей жизни я очень часто пересекался с армянами, мои близкие друзья и партнеры были армяне, но легенды об их кровожадности не подтвердились…


Меня, кстати, ребята из «новомосковских» всегда держали в сторонке, чтобы не дай бог никто меня не повредил, не сломал палец или руку. К тому же я уже в то время был в очках, а когда я терял очки, толку от меня было мало.

Но все равно – все были чужие. Да и среди своих я был чужим.

* * *

Я стал постарше и в моей жизни появились новые чужие – женщины.

Они всегда были рядом – одноклассницы, пионервожатые, молоденькие учительницы. Я в них влюблялся, ими очаровывался, мечтал о них днем и ночью. Но это были мечты, грезы, фантазии. Еще был слишком мал, чтобы понимать, чего именно мне хочется и в чем привлекательность их чужеродности, в чем суть таинственного притяжения этих удивительных «других» существ.

Конечно, я знал от других мальчишек, которые якобы «всё прошли», всё видели, всё знали, я уже вовсю пользовался непечатными словами и видел несколько непечатных фотографий и картинок, и более-менее себе представлял. Но до практики дело пока не доходило. Мои попытки сблизиться с женщинами, как правило, старше меня, вызывали у них насмешки и подшучивания, типа «рано тебе, сынок, пойди пока наберись сил.»

Однако настал момент, когда и я стал представлять интерес для женщин, когда и они стали замечать меня как возможного партнера.

Первый раз это случилось в 16 лет. Совсем чужая, малознакомая женщина, намного старше, соблазнила меня. В самом буквальном смысле – зазвала к себе домой и стала учить меня делать то, что я не умел. Я оказался способным учеником и кое-как справился с задачей.

А потом – о, боже! Наступил перерыв почти 4 года. Как я их, чужих странных существ, ненавидел в этот период!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
12 Жизнеописаний
12 Жизнеописаний

Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев ваятелей и зодчих. Редакция и вступительная статья А. Дживелегова, А. Эфроса Книга, с которой начинаются изучение истории искусства и художественная критика, написана итальянским живописцем и архитектором XVI века Джорджо Вазари (1511-1574). По содержанию и по форме она давно стала классической. В настоящее издание вошли 12 биографий, посвященные корифеям итальянского искусства. Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан, Микеланджело – вот некоторые из художников, чье творчество привлекло внимание писателя. Первое издание на русском языке (М; Л.: Academia) вышло в 1933 году. Для специалистов и всех, кто интересуется историей искусства.  

Джорджо Вазари

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Европейская старинная литература / Образование и наука / Документальное / Древние книги
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное