Зал ожидания (сборник)

– Рад знакомству, Витя.

– Что же мне теперь делать?

– Жить дальше, Витя. И ждать. Вся наша жизнь, малыш, состоит из двух частей: первая полна ожиданий, вторая – воспоминаний. У тебя еще все впереди, все наладится. Это у меня все ожидания остались далеко позади…

– Послушайте, – встрепенулся Витя, – возьмите себе мои сбережения. Все, до копейки. Мне не жалко. Теперь, когда нет дороги… мне ничего не нужно!

– Вот еще глупости! Сам ведь говорил, что без папы…

– Это мама говорила, а мне без папы лучше…

– Как же так?

– Он бил меня… Я помню…

Незнакомец помолчал. Его рука по-прежнему лежала на Витином плече, и мальчик не пытался от нее избавиться. Он весь как-то сжался, сник.

– А знаешь, – вдруг сказал небритый, – я кое-что придумал.

Витя поднял голову и посмотрел на мужчину сквозь слезы.

– Ты ведь убедился, что я никакой не педофил, – продолжил незнакомец. Витя пожал плечами. – Так вот, у меня дома для тебя кое-что есть. Не железная дорога, правда, но, думаю, тебе понравится…

– Так у вас и дом есть?

– Есть.

– Я к вам не пойду!

– Все-таки боишься… Ну, хорошо, я не настаиваю. Просто постоишь на лестничной площадке, пока я в квартиру войду и тебе кое-что вынесу. Идет?

– Идет.

– И не сбежишь? Обидно же будет…

– Мне?

– Мне.

– Тогда идемте, – согласился Витя. – Это далеко?

– Тут совсем рядом. Не пройдет и четверти часа, как твои слезы высохнут…

* * *

– Простите, я не знаю, как быть. Вы поставили меня в затруднительное положение…

Елена смущенно оглядывалась по сторонам. Ей было неловко беседовать с этим человеком.

– Простите, я не понимаю, о чем вы говорите, – ответил мужчина, тоже оглядываясь по сторонам.

– Я – Витина мама. И ваш поступок…

– Ах, это! Я вам постараюсь объяснить…

– Сделайте одолжение. Только…

– Вам неудобно беседовать со мной на улице?

– Гм… А вы проницательны.

– Просто вы очень зажаты и нервничаете, это бросается в глаза. Я вас понимаю: мой внешний вид… мягко говоря, не внушает доверия…

– Да уж, не обижайтесь.

– Я давно уже ни на что не обижаюсь.

Они помолчали с полминуты, не глядя друг на друга. Неподалеку, на перекрестке, взвизгнули тормоза машины. По дорожке мимо них молодая мама прокатила коляску с ребенком. У коляски сильно «восьмерило» левое заднее колесо, оставляя на песке зигзагообразный след. Откуда-то тянуло дымом от сжигаемых листьев.

– А знаете, у меня есть предложение! – вдруг сказал небритый. – Пойдемте ко мне домой – там, вдали от чужих глаз, поговорить нам будет гораздо удобнее. Я вижу, как вы меня здесь стесняетесь.

– Это что, новый способ такой придумали: сначала подкатиться к ребенку, а потом его мать заманить в свое логово?

– Ну что вы такое говорите! Какое логово? Честное слово, обидно! Вы же меня совсем не знаете.

– И знать не хочу! Я пришла, чтобы отдать вам деньги. Только не знаю, сколько…

– Да нисколько. Вы мне ничего не должны.

– Так не бывает! – воскликнула Елена. – Скажите же, сколько я вам должна, и прекратим этот разговор.

– А я все же предлагаю вам пройтись ко мне домой. Это в двух кварталах отсюда. Если хотите, будете идти не рядом, а чуть поодаль, будто мы с вами не знакомы.

– А мы и так не знакомы. Спасибо, что хоть догадались!

– Я вам покажу свое жильё, и вы все поймете…

– Я себе представляю! Только не знаю, что я там должна понять…

– Идемте же!

Небритый повернулся и сделал несколько шагов по аллее. Потом оглянулся, чувствуя, что собеседница продолжала стоять на месте.

– Кстати, меня Егором зовут, – сказал он. – А вас?

– Елена, – нехотя ответила Витина мама.

Их глаза пересеклись. Лишь на короткое мгновение, лишь на миг. И женщина поняла, что за этим человеком можно идти без колебаний.

* * *

– Когда… сын умер, ему было двенадцать лет. Немного старше вашего Вити. Сейчас бы он уже школу заканчивал. Мы с женой думали, что не переживем, что сами… Я тогда запил – поначалу и сто пятьдесят помогало, потом организм привык, стало требоваться больше… Я не мог остановиться. Это длилось больше полугода, наверное, месяцев восемь. Я всегда думал, что у меня есть сила воли. Какое там! А вскоре и с работы уволили, выгнали, можно сказать. Жена меня пыталась уберечь от этой гадости, но не смогла. Тогда она стала молиться – сначала робко, потом все чаще и неистовей. Натаскала в дом каких-то образов, книжек всяких, свечей. Я наблюдал за ней со стороны – пусть себе, думаю, молится, что в этом такого. Знаете, у каждого из супругов в душе есть уголок, недоступный для другого: это та ниша индивидуального одиночества, куда порой хочется спрятаться даже от счастья. Это тот единственный уголок, где душа остается наедине с Богом. А уж в горе – и подавно.

– Вы так интересно сказали, – перебила его Елена, – прямо как из философского трактата какого-нибудь. Как афоризм, честное слово.

– А я и есть философ. Теперь уже домашнего, так сказать, а не общественного образца. Зачем, скажите, в уважаемом вузе преподаватель философии – пьяница? И правильно, что уволили.

– Вы работали в вузе?

– Представьте себе, в Педагогическом университете.

– И читали философию?! Нет, вы точно не такой, как все…

– Как все – кто, бомжи?

– Ну, вы поняли, – замялась Елена.