Зал ожидания (сборник)

Но Петухов не слышал её. Ему оставалось только дотянуться рукой.

Первая же волна опрокинула жалкую фигурку, накрыла смельчака с головой и, протащив несколько метров по дну, как щепку, захватила его обратно. Ещё несколько секунд Петухов отчаянно барахтался, пытаясь встать на ноги, потом ему уже не стало хватать набранного воздуха, он открыл рот, и горько-солёный поток с травой и песком заполнил его нутро. Он ещё успел подумать о том, что у него порезана ладонь и вспомнил, что не захватил из дому гиоксизоновую мазь. Сквозь мутную толщу воды мелькнул какой-то просвет, и тут же всё поблекло, потемнело, стало спокойно и тихо.

Петухов уже не видел, как в истерике металась по берегу Аля, и как бросился в воду невесть откуда взявшийся Талды-Булдыев. Набегающие волны, как о скалу, бились о его грудь, раскалываясь пополам.

Прибежали ещё какие-то люди, но их помощь была не нужна. Через несколько минут тюменский богатырь уже выходил из воды. На его руках лежало, а точнее, висело, как мокрая тряпка, белоснежное тело Петухова. Выйдя на сухое место, Талды-Булдыев поднял тело за ноги и держал на весу, пока изо рта, из ушей и из носа не перестали течь грязные струйки. Попытки откачать утопленника, искусственное дыхание и массаж сердца ни к чему не привели. Петухов был тих и беззащитен – как покойник.

Вызванный кем-то фельдшер, от которого пахло спиртом, после недолгого осмотра констатировал смерть.

* * *

– Дурак! – сказал Талды-Булдыев. – Какого чёрта было лезть в воду, когда не умеешь плавать? По-дурному погиб…

Был вечер. Шторм утих. Небо постепенно прояснялось, и в редких пока островках чистоты радостно поблескивали звёзды.

Они сидели на скамье возле медпункта, и Аля рассказывала буровику подробности.

– Да, ты бы достал, ты бы смог, – задумчиво сказала она. – Но Лёня – другое дело. Он из-за меня… Влюбился, как мальчишка… Глупо-то как, господи!

Талды-Булдыев длинно, будто непонимающе, посмотрел на неё.

– Он что, о любви с тобой говорил? Объяснялся?

– Да, говорил, – сказала Аля, закрывая лицо руками. – И объяснялся. Я поеду с ним в город, я должна это сделать.

Талды-Булдыев долго молчал. Потом, взяв женщину за руку, он глубоко вздохнул.

– Я завтра уеду, – сказал он. – У меня еще две недели отпуска осталось. Думаю в Крым теперь махануть. Ты в следующем году приедешь сюда? Может, договоримся…

– Сюда?! – Она взглянула на него презрительно. – Никогда! Теперь – никогда! Чтобы вспоминать?.. Сеня, Сеня… И вообще, знаешь, что-то перевернулось во мне. Это Лёня сделал, это он. Я тебе не говорила, да и зачем тебе это, у меня ведь есть дочь. Она в пионерском лагере. А ты знаешь, сколько сейчас стоят детские вещи? Да и вообще всё… Здесь на базе, я уже четвёртый год подряд. Июль – мой месяц. И в каждом заезде кто-то вроде тебя…

Она замолчала, отвернувшись.

– А потом? – спросил Талды-Булдыев тихо и вдумчиво.

– Потом школа. Я же в младших классах. Это кошмар, знаешь, сколько работы! А зарплата… Вот так и живу: от лета до лета.

Они помолчали.

– Я сейчас, – сказал буровик, поднимаясь. Он ушёл в темноту, оставив Алю одну возле медпункта, где на жесткой коричневой кушетке лежало холодное тело Петухова.

«Как ничтожна человеческая жизнь, – размышляла она. – Только что ты был полон сил и энергии, говорил о любви и вдруг – в одно мгновение – ничего нет, ничего нет и никогда уже не будет… Как несправедливо…»

– Аля, это я, – сказал Талды-Булдыев, вынырнув из темноты и подсаживаясь. – Вот, возьми.

С этими словами он передал ей плотный свёрток.

– Что это?

– Это на похороны и тебе, – сказал он твёрдым голосом. – Тут хватит.

Аля расплакалась.

– Спасибо, Сеня…

– Ну что ты, что ты. – Он обнял Алю за плечи. – Мама у него старенькая, ты там как-то постарайся, а? Успокоить, то да се, понимаешь?

– Больше никогда я сюда не приеду, – тихо сказала она.

Утром в вызванную из города «Скорую» погрузили окоченевшее тело Петухова, его вещи. Кроме Али в машину сел завхоз – как представитель администрации базы отдыха.

Заплаканное, постаревшее лицо Али вызывало сочувствие у отдыхающих.

– Боже мой, боже мой, – шептала одна старушка, – вот ведь горе-то какое! Называется: отдохнула семья…

После завтрака пропустившие день из-за шторма все отдыхающие потянулись на пляж.

Из распахнутых ворот базы выкатил белый «Рафик» с красными крестами на боках и, петляя по побережью, выбрался на трассу. Здесь водитель переключил скорость, и машина помчалась в город, подальше от моря, от песка, от солнца – навсегда увозя отсюда Лёню Петухова, так и не успевшего в это лето загореть.

Николаев 1993–1995 г.

Руди

Дождь шел второй день.

Небо будто переломилось, и из трещины, которую не способно было запаять октябрьское солнце, сочилась вода. Капли падали отвесно и тихо, будто кто-то держал над городом огромный дуршлаг – от горизонта до горизонта. Земля давно напилась: все поры, все ее капилляры были заполнены влагой. Мокрая трава улеглась под тяжестью воды, деревья понуро опустили ветви.

«Господи, как же там Руди?»