Зал ожидания (сборник)

– Теснят, говоришь? – переспросил капитан Силантьев, снова обводя взглядом своих боевых товарищей. – А где эти суки заморские были полгода назад, в марте, когда мы севернее Ясс неделю вели непрерывные бои? Сколько тогда людей полегло! Где они были, я тебя спрашиваю?

Теперь он в упор смотрел на Фимку, будто это военный корреспондент был виноват в том, что так долго не вступали в войну союзники.

– Я не знаю, – тихо ответил Фимка. – Это политика, там свои законы…

– Какие на хрен законы! – внезапно вспылил Силантьев. – Идет война, можно сказать, всего мира против фашистской нечисти! Так почему только Советский Союз должен нести на своих плечах всю ответственность? Почему только наши солдаты и офицеры гибнут на поле боя? Это что, только нам надо? Скажи, военкор. Это такая политика?

– Я не знаю, что вам ответить, товарищ капитан, – робко сказал Фимка. – У меня нет ни образования, ни опыта, чтобы анализировать подобные вещи.

– Коля, что ты прицепился к человеку! – голос майора Говорухина был глух и спокоен. – Давай еще по одной.

– Как скажешь, командир, – ответил Силантьев и подмигнул Ключику.

Старший лейтенант принялся разливать вино в стаканы.

– А вообще… – вдруг сказал Фимка, будто озвучивая свои мысли, – если позволите, товарищ капитан, я много думал о войне. Сейчас о ней просто невозможно не думать. В свое время я читал философов, историков, хотел понять, как возникают войны? По каким законам развиваются и протекают? И где проходит грань, после которой уже бывает невозможно остановиться?

– Грань проходит там, где цинизм и вероломство одних превышают терпение и доверие других, – тихо сказал майор Говорухин. Наступила пауза. Комбат долго смотрел в окно, на бронзовый закат. Потом он поднял свой стакан и залпом выпил вино. И продолжил, не закусывая: – Я тоже читал когда-то философов… По сути, что такое война – в ней тесное соитие логики и абсурдности, которые являются двумя противоположностями, но и двумя неизменными составляющими одного целого. И в этом весь непостижимый ужас. Есть логика сражений – это выверенное построение войск, точный расчет маневра и сила, помноженная на стойкость и, я бы сказал, запредельный азарт людей. И тут же – нелепость уничтожения человека человеком, этих же самых людей, противоречащая божественным началам, вложенным в мыслящее существо. Как же сочетаются два этих полюса, две противоположности, как уживаются и сосуществуют так долго? Этого я до сих пор понять не смог…

– Командир, я тебя уважаю! – сказал капитан Силантьев. – А, Леха? Бравый у нас командир?

– Что надо! – ответил Ключик.

– А ты, еврейтор, что скажешь? – Силантьев повернулся к Фимке. Его колючие глаза теперь смотрели мимо военкора. – Только откровенно, тут все свои.

– Мне нечего сказать кроме того, что я согласен с товарищем майором, – ответил Фимка, краснея. Он почувствовал, что опьянел, и теперь боялся, как бы не ляпнуть чего лишнего в присутствии незнакомых людей. И даже обидное обращение капитана не задело его так, как задело бы раньше – до войны. – А вообще, я целиком и полностью доверяю Верховному Главнокомандующему нашей армии. Товарищ Сталин – великий полководец! И мы обязательно выиграем войну!

– Тс-с! – вдруг, приложив палец к губам, прошипел капитан Силантьев. – Трубка… Какой он, к черту, полководец! Что бы он делал без Жукова, без Рокоссовского или Конева? Это не он, а они и мы с ними вместе выиграем войну! Понял?

– Понял, – подтвердил Фимка, часто моргая.

– То-то же, – успокоился капитан, внезапно добрея лицом. – Ты не дрейфь, тут стукачей нет. Все свои – до самого нутра. Мы же вместе столько километров…

– Я понимаю, – сказал Фимка. И вдруг встрепенулся: – А хотите, я вам пару анекдотов расскажу?

– Свежих? – спросил Ключик.

– Наверное, – ответил Фимка. – Я вообще-то не очень большой любитель, но вот недавно услышал…

– Валяй! – Майор Говорухин расстегнул ворот гимнастерки, расслабил портупею.

– Ну, так вот, – начал Фимка, – сначала, так сказать, литературный. Пушкин на приеме у Сталина. – На что жалуетесь, товарищ Пушкин? – Жить негде, товарищ Сталин… Сталин снимает телефонную трубку: – Моссовет! Бобровникова мне! Товарищ Бобровников? Тут у меня сидит товарищ Пушкин, чтоб завтра была у него самая лучшая квартира! Что еще у вас, товарищ Пушкин? – Не печатают меня, товарищ Сталин… Снова Сталин снимает трубку: – Союз писателей! Фадеева мне! Товарищ Фадеев! Тут у меня сидит товарищ Пушкин, чтоб завтра напечатали его самым большим тиражом! Пушкин благодарит и уходит. Сталин снова снимает трубку: – Товарищ Дантес? Товарищ Пушкин уже вышел!..

– Сильно! – одним словом прокомментировал услышанное капитан Силантьев.

– И жизненно, – добавил Говорухин.

– А вот еще один, – сказал Фимка воодушевленно, хотя офицеры даже не собирались смеяться. – Стоит мужчина и читает газету. Еле слышно говорит: «Да, доведет нас черт усатый до ручки!» Его забирают тут же, привозят на Лубянку. «Так, кто доведет нас до ручки?» – «Гитлер, конечно!» – «А, ну, тогда идите». – «А вы кого имели в виду?» – спрашивает он от двери и убегает.