Залечишь мои раны?

— Ты не задела. Просто я слушаю о малышах слишком часто, Глаша. И эти разговоры не из приятных, прости.

Каждый звонок мамы заканчивался закономерным вопросом о том, как у нее дела в личной жизни. Возможно, этим вопросом разговоры бы не заканчивались, но избегая на них отвечать, Снежана находила сотню предлогов, лишь бы сбросить звонок, прямо как с Марком…

Брать трубку, когда звонили подруги в какой‑то момент Снежана тоже начала бояться. Она любила этих людей, холила воспоминания о их прошлых совместных взлетах и падениях, но в какой‑то миг их встречи и разговоры превратились в консультации молодых мам и не менее молодых жен, а она… А она могла только сидеть и улыбаться, делая вид, что подобное ее не задевает. Причем делать вид, как перед ними, так и перед собой. А в действительности — ее уже все это достало. Достало, гнаться за чем‑то в работе, убегать от заинтересованных в ней мужчин, жить воспоминаниями прошлого и лелеять в сердце ничтожную никому не нужную привязанность к давно забывшем о ней мужчине.

Но как только у нее появился шанс избавиться от всего этого — она сама его бездарно потратила.

— Это ты меня прости, я просто жду не дождусь, когда ты приведешь ко мне знакомить маленьких Снежинок, — во взгляде Глаши было столько надежды и искренности, что раздражаться Снежана не могла, только улыбаться, сожалея, что одного желания этой женщины недостаточно.

— Это обязательно произойдет… Когда‑то, — может быть… — Славный род Ермоловых ведь не должен прерваться, правда?

Простая шутка, слетевшая с языка, повисла в воздухе, вызвав совсем не те ассоциации и мысли, на которые надеялась Снежана. Тут же вспомнился Дима, его возможный приезд, страх…

— Глаша, скажи мне, он до сих пор ненавидит Диму? — видимо, на ее лице отобразилось волнение, потому что прежде чем ответить, Глафира несколько раз открывала рот, не издавая при этом ни звука — думала, сомневалась, решала.

— Ты ведь толком не знаешь, что тогда случилось, да?

— Я знаю, что Дима обманом… — говорить такое о собственном брате было сложно, но правду ведь не скрыть. — Знаю, что он мстил Яру за что‑то, что выкрал Сашу, но не сам, а с кем‑то… Да ничего я толком не знаю, Глаша, — признавая свое бессилие, Снежана закрыла лицо ладошами, судорожно вздыхая. Каждый раз, стоило коснуться этой темы мысли и эмоции путались.

— Все началось задолго до этого, Снежка. Задолго… — оглянувшись, Глаша убедилась, что слышать их не могут ни официанты, стоящие у стойки, ни посетители, расположившиеся в противоположном углу. Вряд ли Яр одобрил бы то, что она собиралась сделать, но ей почему‑то казалось, что сейчас это будет правильным. Пусть через три года, но Снежана имеет право знать все, ведь тогда изменилась и ее жизнь. — Ты ведь не знаешь, как Ярослав с Сашей познакомились?

Вынырнув из своего укрытия из рук, Снежана мотнула головой, почему‑то затаив дыхание. Истории их знакомства она так и не узнала. Сначала, не хотела она, а потом — было уже не у кого спрашивать.

— Помнишь, он занимался французским проектом? Как раз в канун твоей первой выставки?

Не желая спугнуть Глашу хоть словом, Снежана лишь кивнула.

— Тем проектом была Саша. Александра Титова — дочь конкурента Ярослава по тогдашнему тендеру.

— Он что…? Он закрутил с ней роман из‑за тендера? — а вот на этот раз сделаться от вопроса не удалось. Слишком это звучало странно.

— Хуже, — губы Глафиры изогнулись в не слишком радостной улыбке. — Он ее похитил, требуя от отца отказаться от заказа на строительство.

Прежде чем Снежана пришла в себя, на ее лице пронеслась масса эмоций. И они все менялись, менялись, менялись, а Глафира говорила и говорила…

— Он поступил ужасно, я ведь знала не с самого начала, но когда узнала — поступила не лучше, не помогла ей сбежать, не вразумила, не приказала отпустить, не сделала ничего. Уж не знаю, чья это была идея, Славы или Димы, но ошибки они обычно совершают вместе. Это была одна из их многочисленных ошибок. Сначала, он действительно ждал, что отец Саши исполнит его условие, не решится рисковать дочерью в угоду бизнесу, но что‑то пошло не так. «Быстро и эффективно» у них не получилось, весь этот ужас затянулся. На неделю, две недели, месяц. А потом… В какой‑то момент он признался даже мне — когда все закончится, ее он уже не отпустит. Да и окончания он перестал ждать. Он влюбился как мальчишка.

Слышать это было жутко… Совсем не так Снежана представляла себе начало не ее истории. Она ведь завидовала… Завидовала Саше черной завистью. Потому, что он смотрит на нее так, но Снежана и подумать не могла, с чего все началось.

— И она влюбилась. Представь, боялась, до колик в желудке, сначала его жестокости, он умеет быть жестоким, потом уже его интереса, а потом боялась себя — потому что не могла ненавидеть, хоть и должна была. Я видела, насколько ей сложно. Разрываться между любовью к родному отцу и неправильной любовью к своему похитителю — ужасно, а она разрывалась, и, в конце концов, не выдержала — сбежала.