Залежь

Но за плугом с одним лемехом вместо пяти и без глашатая шли и бежали все, как шли и бежали за первым трактором их отцы: все до единого. И все было так же, как тогда: и шум, и гвалт, и девичий визг, и озорной ребячий свист, и трактор шел посередине улицы, и улица была — домов на этой улице не было. Но они будут. Должны быть. А пока только вешки.

— Дай я на плуг сяду, — домогался Вася. Уж очень ему хотелось: первая борозда, считай, а проложивших первую борозду долго помнят.

— Сиди уж тут. Плугарь. — Краев не о том думал, через сколько лет и как вспоминать его будут, Краев думал, получится ли что из их затеи. — Должно получиться, — убедил он сам себя, когда совместились на синем экране степного неба все три вехи: белая полоска бумаги и желтые смоляные бруски на краях будущей улицы.

Трактор уперся фарой в грань соснового бруса и остановился. Иван спрыгнул на землю, пробился сквозь кольцо людей, тут же окруживших комолый плуг.

— Ну, что Лукьян Максимович? Не подкачаем? А то, поди, отвык уж.

— От себя не отвыкнешь, Ваня.

— Но, все ж таки, глянем пойдем на почву. Разбивку проверим. Может, где колышка нет.

Колышки имелись все, и Краев успокоился.

— Должно получиться у нас, Луша. Получалось когда-то, вспомни-ка.

— Получится и теперь, — остановился Храмцов над последним колышком. — Это, Ваня, ты можешь помнить, все остальное — забудь.

— Да забыл уж, ладно тебе. Ты шибко не напрягайся. Слышь? Запахивайся чуть пораньше, не обязательно тютелька в тютельку. Так же из борозды. Опалубка углы выправит. А шуршать прошлым нам с тобой не резон. И земле во вред, и себе не на пользу, и партии. Коммунисты мы с тобой, Лукьян Максимович. Вот о чем не надо забывать ни на секунду.

Вася Тятин похаживал по гусенице трактора, как по краю сцены, и размахивал длинными руками. Лекцию об усовершенствовании он, видимо, уже прочитал и теперь отвечал на вопросы слушателей, и ответы на этот раз были на редкость короткими: я, мы, я.

— Василий! — окликнул его Храмцов. — Ты канавы эти копал, не скажешь, материк где?

— Какой материк? Если Азия, то — вот она, под нами.

— Тебя спрашивают, до твердого грунта, до глинистого слоя сколько приблизительно сантиметров?

— Вот столько примерно, — развел Вася ладони.

— Начинай с двадцати пяти, Лукьян Максимович, а там, потянет трактор — углубишься. — И Васе: — Слазь! Ты мне мешать будешь.

Тятин забурчал что-то вроде того, что вот как идею подать, так Вася, а опробовать собственное новшество, так слазь, но доворчать до конца ему Краев не дал, попросту столкнув с гусеницы.

— Луша! — выглянул Иван из кабины. — Начнем на самой маленькой!

Храмцов откивнулся, что понял он, тракторист добавил мотору оборотов, трактор вздрагивал от нетерпения, как застоявшийся конь, медленно повалилась веха. Краеву хотелось оглянуться на плуг, посмотреть на свежую землю, на первый пласт, но он боялся потерять направление и жалел теперь, что не взял с собой в общем-то славного парня этого, Васю Тятина, который вел бы репортаж в кабине трактора подробней, пожалуй, чем любой комментатор о финальной кубковой встрече футболистов. Краев не озирался, Краев не видел, что там и как, Иван Краев по трактору чувствовал — делает плуг работу, хотя и не совсем свою, но делает. Так надо. И не утерпел тракторист, оглянулся на холостом ходу между участками, а прицепщик ждал уже этой оглядки и держал наготове большой палец.

И еще Краев увидал за этот миг людей. Улыбающихся, жестикулирующих, сидящих на раме плуга, идущих по бокам его, несущих в пригоршнях землю, как что-то живое и ласковое. И черный четкий пунктир траншей под фундамент завтрашнего жилья увидел Краев на сегодняшней земле. И ему тоже невмоготу стало скорей подержать на ладонях эту землю. До того невмоготу, что в конце заезда он так резко давнул сразу на обе тормозные педали и сбросил газ, что мотор заглох.

— Но! Что скажешь, Лукьян Максимович? — кубарем скатился с трактора Иван.

— Богатая земля. Сантиметров тридцать пахотного слоя, — понял Храмцов, о чем спрашивал Краев, потому что отродясь они и говорили, и думали, и сны видели на одном языке — языке пахаря.

Иван обошел плуг, гребанул полные пригоршни земли, сжал в кулаках — аж меж пальцев она выступила, поднес комочки к лицу и понюхал. От земли пахло, как пахнет от молодухи. Пахло силой, теплом, здоровым телом, готовым хоть сегодня зачать первенца.

— Добра земелька, ребята! На такой можно биться, — стряхнул под ноги комочки с ладоней, присел над крошечными бугорками, захватил щепотку, растер в пальцах. — В самой поре по влаге. Пахать начинать надо.

— А вон директор бежит, скажи ему, — посоветовали Ивану.

— Подскажем и директору, потребуется если.

— Иван Филимонович! Я же просил предупредить, — подошел с обидой Белопашинцев. — Мы бы это торжественно оформили все. Со знаменем на тракторе. Алую ленту вот приготовили вам с Храмцовым, — вынул из карманов шелковые свертки Анатолий. — Как вы так поспешили? А?