Залив Гавана

Она глубоко вздохнула. Офелия приехала одна, чтобы сначала увидеть, что Луна вез ночью… Полицейский не мог обвинить чиновника министерства внутренних дел без убедительных доказательств. Но настоящая причина была личной. Ничто не могло унизить Офелию больше, чем испуг в багажнике «лады». А там она была напугана до слез. Она дополнительно тренировалась в стрельбе по мишени на полигоне Гуанабо именно для того, чтобы такого не случилось. Над стойкой висело пыльное зеркало, в котором она увидела свое отражение, когда доставала оружие из соломенной сумки. Она слилась с пистолетом в одно целое и передвигалась как опасная маленькая jinetera.

Возвращение в лобби снова напомнило ей вкус волокон конопли и кокоса. Именно так Луна и поступил с ней: подобрал ее, как кокосовый орех, бросил в мешок, а мешок швырнул в багажник. По пути она пыталась найти «ладу», но машина исчезла. Вероятно, ее уже разобрали на запчасти в одном из складов Атареса. Блестящие следы от железных колес тележки на плитках пола с изображением серпа и молота вели к мрачному темному коридору с цементными стенами и дверями из твердой кубинской древесины.

Офелия пинком распахнула первую дверь, вошла в пустую кладовую, осмотрела ее с оружием наготове и вернулась в холл прежде, чем кто-либо мог подобраться к ней сзади. На следующей двери висела табличка «Директор». Эта комната наверняка была больше, к тому же она была дальше от тусклого света лобби. Офелия перезарядила оружие, ей следовало бы захватить с собой фонарь. Как она не подумала об этом!

Именно в такой ситуации было необходимо уметь просчитать, с чем она могла здесь столкнуться. У сержанта министерства внутренних дел было такое же оружие, как и нее, но он больше полагается на мачете. Кроме того, он хорошо знал Русско-кубинский центр, а она нет. Он мог выскочить из-за любого угла как гоблин-переросток.

Офелия приоткрыла дверь ногой, протиснулась в комнату и присела у стены. Когда ее глаза привыкли к полутьме, она увидела, что это офис, из которого давно вынесли столы, стулья, напольное покрытие. Единственное, что осталось — бюст Ленина на пьедестале и горизонтальные красно-черные полосы, проходящие по стенам, окнам, по лицу Ленина. Она услышала какое-то движение в холле.

Офелии только сейчас пришло в голову, что следовало бы переодеться в униформу. Если бы полицейские нашли ее одетой таким образом, что бы они подумали? А Блас? Он бы подумал, что они могли неплохо развлечься в Мадриде.

Она выскользнула из офиса и присела на колено, целясь влево, потом вправо. Луна мог появиться отовсюду. Учебная стрельба, наконец, окупилась хотя бы только тем, что она так долго устойчиво удерживала тяжелый пистолет. Банановый хлеб — лишний груз, и она подумала, что стоило бы облегчить сумку. Но его помогли испечь девочки.

Следующий офис был пуст за исключением кукурузных зерен и перьев под ногами. Она снова услышала шаги позади, осторожные, неуверенные, и попыталась посильнее пригнуться, чтобы прицелиться в силуэт. Она пересекла холл и вошла в помещение, которое когда-то было конференц-залом. Ни стола, ни стульев, ни окон, только ряд фотографий русских лиц и кораблей. Она подумала, что если ее преследовал не один человек, они могли бы запереть двери и запечатать ее как в гробнице.

«Медленнее», — сказала она себе. Пот заливал ей глаза, она часто моргала, дышала ртом, что было не очень хорошим знаком. Плечи болели. Вокруг было темно, пока она не открыла дверь в бельевую комнату, где через неразбитые окна свет лился на полки, на которых когда-то хранились простыни и наволочки. Полки все еще были белыми. Даже пыль была белой, как тальк. На полу безголовый белый цыпленок лежал в кругу засохшей крови. Она оставила дверь открытой, чтобы в холл проникал хоть какой-то свет, и направилась к двери, на которой было написано «Буфет». Заглянула в комнату для хранения продуктов, где не было ничего, кроме списков на стене на русском языке. Еще была записка, адресованная какой-то Лене: «Русский картофель, не кубинский». Исторические документы потускнели, когда дверь бельевой захлопнулась.