— Вот деньги вам привезли… Оттуда, — потерянно сказала Дуся, оглядываясь на милиционера. Тот решительно подошел к столу, положил сумку, откашлялся:
— Расписаться надо будет, бабуся. Только сначала документик предъявите… Паспорт, стало быть. Дело, сами понимаете, денежное, оно порядок любит.
— Нет у меня паспорта, — сказала Дарья Андреевна.
— Как нет? — удивился было милиционер, но тут же вспомнил, что в деревне паспортов не дают. — Ну, тогда свидетельство о рождении.
— Метрику, что ли?
— Ну да.
Дарья Андреевна отыскала свидетельство, молча подала ему. Милиционер долго рассматривал его, переписал номер, удивился тому, что Дарье Андреевне и всего-то только шестьдесят два года, — выглядела она восьмидесятилетней. Он отдал свидетельство, бережно положил на стол голубую гербовую бумагу, отвинтил колпачок авторучки.
— Вот здесь, сумму прописью.
Дарья Андреевна неловко взяла ручку, посмотрела на то место, куда указывал милиционер, и, не читая бумаги, спросила:
— Чего писать-то?
— Значит, так, — торжественно начал милиционер, словно эти деньги были его личным подарком Дарье Андреевне. — Восемнадцать тысяч…
Дарья Андреевна медленно вывела первую букву на тонких частых линейках, и милиционер с недоумением подумал: «Не поняла, что ли? Как за пятерку расписывается…» И он громко повторил:
— Восемнадцать тысяч…
Дарья Андреевна от его голоса вздрогнула, посмотрела на милиционера:
— Чего кричишь, сынок? Не глухая я.
— Так ведь… чтобы верно написано было, — смешался милиционер. — А то бумага-то больно ответственная.
— Не бойся, грамотная я.
И написала: «Восемнадцать тысяч».
— Семьсот восемьдесят шесть рублей, — продолжал неприязненно диктовать милиционер, обиженный таким равнодушием к внушительной цифре, — тридцать шесть копеек… Копейки цифрами. И распишитесь, пожалуйста.
Дарья Андреевна расписалась. Милиционер взял бумагу, спрятал ее во внутренний карман и для верности заколол его булавкой. И стал выкладывать деньги.
Дарья Андреевна равнодушно смотрела, как громоздятся на столе разноцветные денежные пачки. Милиционер отсчитал копейки, сказал:
— Все. Пересчитайте, пожалуйста.
— Зачем считать-то? — подняла на него пустые глаза Дарья Андреевна. — Чай, верно все.
— Верно-то верно… — Милиционер озадаченно посмотрел на нее. — Да ведь порядок такой. И сумма, опять же, немалая…
Дарья Андреевна вздохнула, повторила:
— Чего считать, верно все. Может, чайку попьете?
— Да нет, спасибо, бабуся, — сказал милиционер. — Поедем, мы ведь на службе.
— Ну, поезжайте, — легко согласилась Дарья Андреевна и, подумав, добавила: — Да и сахару у меня нет.
Милиционер оглядел избу, спросил:
— А где вы деньги держать будете?
— Найду место.
— Здесь опасно, бабуся. Вы на сберкнижку их положите, — сказал милиционер, не сообразив, что в деревне сберкасс не бывает, — а то, не дай бог, ограбят.
— Не ограбят, — равнодушно бросила Дарья Андреевна, вставая. — Никого я не боюсь.
— Все-таки запирайтесь как следует, — говорил милиционер, но Дарья Андреевна уже не слушала его. «Какая-то полоумная, — подумал он, отводя взгляд от денег. — Вот уж правда — дуракам счастье. И зачем ей столько денег? Помирать пора…»
Выезжая из села, шофер, в избе молчавший все время и не сводивший завороженных глаз с денежной кучи, проворчал:
— Хоть бы четунчик старая карга на радостях поставила. А то — сахару у нее нету. Тьфу! — в сердцах сплюнул он.
— Да, скупа старуха, — согласился милиционер. — Могла бы и расщедриться…
И не из-за непоставленной четвертинки было обидно ему, — пить он все равно не стал бы, да и шоферу не позволил бы. Раздражала его нелепость ситуации — зачем этой одинокой, выжившей из ума старухе, которая одной ногой уже в могиле, такие деньги?