Залог мира. Далёкий фронт

— Послушай, друг, — возразил Лешнер. — Если тебе не нравится майор из комендатуры, можешь свои мысли держать при себе. А только не будь тут русских, никогда бы мне не сеять на своём участке. Ты за свою землицу боишься, потому и говоришь так.

— Да нет, ты меня неправильно понял. Я только одного хочу, — чтобы всей общине было лучше, — сразу же сдался Брумбах.

— Знаю я твои заботы, — не унимался Лешнер. — Позаботился волк о ягнятах!

— Бессмысленный разговор! — возмутился Брумбах. — Можете везти эти тракторы, куда хотите! Я считал своим долгом вас предупредить, а там поступайте, как знаете.

Оба разбитых трактора отправили в город. Михаэлис приказал доставить их на пустырь у ремонтного завода «Мерседес».

Лешнер так и сделал.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Первое мая в комендатуре Дорнау отпраздновали пышно. Утром состоялись спортивные соревнования. После торжественного обеда бойцы направились в зал смотреть новый фильм. А полковник Чайка пошёл к Соколовым, где его давно уже ждали.

У Соколовых собрались все офицеры. Настоящее грузинское «Напареули» подняло настроение. За столом ни на минуту не прекращался весёлый, непринуждённый разговор.

На вечер в городском театре был назначен концерт прибывшего в Дорнау ансамбля красноармейской песни и пляски, и потому часам к шести гости стали расходиться.

В столовой остались только полковник Чайка, майор Савченко, лейтенант Дробот и хозяин. Сегодня впервые офицеры надели парадную форму. На груди у них сияли ордена. Сидя у невысокого круглого столика, они курили, потягивали прозрачное вино и вспоминали утреннюю демонстрацию.

Неожиданно Чайка вынул из кармана и показал офицерам небольшую фотографию. Маленькая ясноглазая девочка серьёзно и в то же время чуть-чуть лукаво смотрела на большую куклу.

— Вот, сразу трёхлетняя дочка у меня появилась, — сказал полковник, думая о письме Марии и не видя ничего, кроме больших ясных детских глаз.

Наступило недолгое, чуть неловкое молчание.

— Да, — продолжал Чайка. — Уже второй раз мы празднуем Первое мая вдали от Родины.

В словах его прозвучала затаённая печаль. Каждому было понятно желание полковника очутиться сейчас дома, в кругу семьи.

— Сегодня Кривонос предлагал устроить праздничный салют, — рассмеялся Соколов.

Они снова помолчали. Затем заговорил Дробот:

— Удивительная всё-таки штука — жизнь!.. Ведь подумать только, что всего год назад в этот день мы ещё дрались за Берлин. Помните, какие все были усталые, пропылённые, злые! Бригада готовилась тогда к последнему удару, и каждый жил только одной мыслью — добить врага. Прошёл год. И вот я сижу с помпотехом бригады и инструктором политотдела. Одеты мы в парадную форму и готовимся идти… Тьфу ты, чёрт! Год тому назад сказать такое!.. Сидим мы в немецком городе Дорнау и готовимся идти на концерт в городской театр, куда приглашены и немцы. Да если вспомнить, что они в сорок первом напали на нас…

— Вот это уж напоминает Валины разговорчики, — отметил Чайка.

— Очень медленно меняются немцы, товарищ полковник.

— Это правда, но немцы немцам — рознь, и вы это прекрасно знаете. Сегодня у нас на концерте будут представители демократических организаций. Они ненавидели Гитлера и понимают, что освобождение от фашизма им принесли именно мы. Мы вселили в них надежду на процветание их родины. И немецкому трудовому народу близка и понятна наша политика. Мы пришли в гитлеровскую Германию с боями, а уйдём из демократической Германии, как друзья…

Все задумались над последними словами полковника, но сам Чайка неожиданно спохватился:

— Кстати, Соколов, как поживает ваша знаменитая актриса?

— Эдит Гартман?

— Да.

— Скоро вы её увидите на сцене.

— А вы не знаете, её что-нибудь связывало с эсэсовцем Зандером?

— Зандер был офицером гестапо, наблюдавшим за Эдит Гартман после того, как её выслали из Берлина в Дорнау. Как я понимаю, это люди, глубоко чуждые друг другу.

— Вы знаете, — вмешался в разговор Савченко, — тут действительно очень трудно выявить враждебный элемент. Ведь что получается, сколько крестьян было запугано всякими страшными записками, а мы до сих пор так никого из авторов анонимок и не разыскали. Правда, этими угрозами всё дело и ограничилось.

— Неизвестно, ограничилось ли, — заметил полковник, вспоминая об авариях на «Мерседесе».

— Зацепиться бы хоть за одну ниточку, — говорил Савченко, — тогда мы бы весь клубок распутали. Осторожно действуют, чёрт их подери!

— Так вы говорите, что Эдит Гартман уже начала работать в театре? — поинтересовался полковник.

— Да, начала. Макс Дальгов и Любовь Павловна стали у них в труппе чуть ли не главными консультантами.

— Подождите, — предупредил Дробот, — эта Гартман ещё вам наделает хлопот!

— За театр отвечаю я! — резко возразил ему Соколов, не любивший, когда кто-нибудь вмешивался в его дела.

— Вот и хорошо…

Полковник по очереди посмотрел на офицеров и рассмеялся:

— Налейте-ка, Соколов. На сегодня деловые разговоры запрещаю!

В столовую вошла Люба. Она взяла на себя хлопоты, связанные с сегодняшним концертом, и потому казалась сейчас очень озабоченной.