Залог мира. Далёкий фронт

Когда он попрощался со сторожем в проходной и вышел на улицу, уже стемнело. Грингель шёл не спеша, потихоньку насвистывая старую песенку, которую приходилось певать ещё в молодости, и думал о неожиданных переменах в своей жизни. Мог ли он когда-нибудь предполагать, что ему придётся руководить целым заводом и рабочие в цехах будут уважать его не только как товарища, но и как начальника! А ещё приятнее сознавать, что сейчас ты трудишься не ради прибылей фирмы «Мерседес», а на благо всего немецкого народа. Это — очень хорошее, гордое чувство, и для того, чтобы его в полной мере испытать, согласишься взять на себя любую ответственность.

Стало совсем темно, но Грингель шёл уверенно, почти не глядя под ноги: ведь столько раз проделывал он в своей жизни этот путь! Тёплый вечер, тишина, мерный шаг, далёкая музыка, доносящаяся из репродукторов, установленных около комендатуры, — всё успокаивающе действовало на Грингеля, настраивало его мысли на лирический лад. Он даже подумал, что теперь, пожалуй, стоило бы жениться. Он не чувствовал бы себя дома так одиноко.

Двое полицейских встретились ему. Они шли рядом по тротуару, заложив руки за спину. Грингель отметил про себя, что в городе поддерживается образцовый порядок.

И вдруг уже совсем близко от дома какая-то неясная тень метнулась на него из темноты. Ещё не понимая, в чём дело, но почему-то ощутив опасность, Грингель инстинктивно крикнул. Он лишь успел почувствовать запах хорошего одеколона, и в ту же секунду страшный удар по голове сбил его с ног.

А Лео Бастерт, напуганный криком своей жертвы, изо всех сил бежал вдоль пустынной улицы, стараясь как можно скорее достигнуть гаража. Вся эта затея вдруг показалась ему невероятно глупой. Как мог он так рисковать?

Полицейские, привлечённые тревожным возгласом Грингеля, мгновенно оказались около его распростёртого тела. Один из них остался, чтобы помочь пострадавшему, другой погнался за убийцей.

— Стой! — донеслось до Бастерта откуда-то издалека.

Он продолжал бежать, не чувствуя под собой земли, но следующий оклик прозвучал почему-то значительно ближе. До Бастерта ещё раз донеслось это проклятое «стой!», потом что-то вдруг сильно ударило его в спину, а выстрела он уже не услышал. Со всего размаха рухнул он на тротуар, и его выхоленное, чисто выбритое лицо проехалось по асфальту. Когда полицейский подбежал, Бастерт был уже мёртв.

Через четверть часа Бертольда Грингеля привезли в больницу. Он ещё не пришёл в сознание, однако рана оказалась не очень опасной: кастет рассёк кожу над виском, но кость осталась цела.

— Если только нет сотрясения мозга, то через две недели он будет в полном порядке, — сказал врач, отвечая на вопрос капитана Соколова, немедленно приехавшего в больницу.

Но Грингелю пришлось пролежать целый месяц. Когда он окреп, рабочие с «Мерседеса» стали приходить в больницу целыми группами. В глазах товарищей новый директор превратился в настоящего героя.

Однажды к нему в палату, смущённо улыбаясь, вошёл его старый приятель Дидермайер. Сначала он рассказывал о событиях на заводе, кстати, упомянул о том, что аварии совсем прекратились, а затем сказал:

— Ты знаешь, я, кажется, вступлю в Социалистическую единую партию.

При этом он внимательно посмотрел на товарища. Грингель улыбнулся. Он знал Дидермайера давно и привык считать его человеком честным, но далёким от политической жизни. Что же такое произошло?

Грингель стал осторожно расспрашивать приятеля.

— Да ничего особенного не произошло, — ответил Дидермайер. — Просто последние события на «Мерседесе» натолкнули меня на такие мысли. Сам понимаешь, что теперь рабочему человеку нельзя стоять в стороне от политической борьбы. Время не то, — закончил Дидермайер и перевёл разговор на пустяки: он вспомнил, что доктор запретил утомлять Грингеля серьёзными беседами.

В комендатуре тоже отметили неожиданно возросшую популярность Грингеля.

— Ему после больницы будет куда легче работать, — говорил полковник. — Конечно, очень жаль, что его ранили, но этим покушением Бастерт разоблачил себя до конца. Теперь уж рабочие пойдут за Грингелем — даже те, которые подозрительно относились к его назначению.

Соколов согласился.

— Надо только предупредить Дробота, — сказал он, — чтобы постарался выяснить, не осталось ли у Бастерта хвостов на заводе.

— Сейчас людей Бастерта трудно распознать, они надолго притихли, — ответил полковник. — Впрочем, так или иначе, а мы до них доберёмся. Жаль, что полицейские погорячились: не следовало в него стрелять. А вообще — молодцы!

И оба невольно посмотрели в окно, на улицу, где с полосатым жезлом в руке стоял регулировщик. Соколов припомнил, что как-то разговорился с ним. Бывший солдат, а ныне полицейский, он три года провёл в плену в Советском Союзе и лишь недавно вернулся на родину.