Залог возможности существования

Новая ориентация в выборе сознательного поведения делала его открытым для нового. Для реализации прежде неизвестных потребностей. Значительно усиливала его (поведения) мотивацию. Потому женщина и стала моложе, мягче, эмоциональнее, девичьи-трогательной. Но новое грозило неизвестностью и угроза, во-первых, переносилась на оберегаемое.

Мы редко понимаем, что, следуя чувству, почти невозможно сделать что-либо вопреки своим главным ценностям и уж гораздо труднее, чем, подчинив себя логике (весьма сильно мотивируемой высшей ценности). Ведь чувство отражает наши потребности, то есть нужду в высших ценностях в первую очередь.

Осознание изменения в качестве сигнала, а опасений утраты основных ценностей в качестве сигнального значения этого сигнала, приводило к пониманию тревоги в качестве сигнализируемой реакции и обесценивало (лишало сигнального значения) все невротические опасения. Кроме того такое осознание, и это самое главное, делало возможным осуществление осознанного выбора. Следовать ли по прежнему правилу, реализуя потребность в сохранении привычного стереотипа, как высшей ценности и мучиться неудовлетворенностью? Или познавать и реализовать прежде неизвестные потребности, поставив привычное в ряд с другими ценностями? То есть подчинить поведение другим ценностям, лишив привычный стереотип его значения высшей ценности? Допустить, а потом может быть и обнаружить, что сигнальное значение привычного стереотипа как залога возможности полной самореализации не соответствует действительности?

Неосознаваемая прежде неудовлетворенность требовала изменения!

Осознание сигнальной связи изменения с сигнализируемым значением (например, “угрозой” совесть потерять”) и сигнализируемой реакцией (тревогой - отражением неудовлетворенности потребности в сохранении привычного стереотипа) дало возможность, сознательно рискуя, проверять адекватность сигнальной связи действительным отношениям явлений и практически выявлять наличие или отсутствие такой связи.

Так, последовательно рискуя (субъективно), женщина получала возможность выявить действительное значение для нее изменения. В ее случае оказалось, что необходимое ей изменение объективно не требовало от нее никаких недопустимых для нее отказов от ценнейшего. Отказаться пришлось только от прежнего детского фетишизирования авторитетов и правил. Ими теперь предстояло пользоваться творчески, ответственно.

Я рассказал только о начале этой деятельности. О ее первом ответственном выборе, который протекал и с тоской, и с бессонницей, и со стихами среди ночи, завершился двигательной, похожей на истерику разрядкой.

Этот выбор начал осуществление подчинения сознания новой мотивации, растормаживание инициативы. Начал на физиологическом уровне переделку сигнального значения привычного, лишив потребность в нем (привычном) доминирующего влияния на сознание, переживание и поведение. Привычное перестало быть сигналом возможности реализации всех сознаваемых нужд и залогом сохранения ценнейшего. Потребность в нем стала в ряд с другими. На корковом уровне мотивационная активность, вызванная ее неудовлетворенностью оказалась подчиненной мотивациям, реализующим живую, подвижную инициативу.

Состоялся растормаживающий инициативу выбор (смотри главу XIII).

“Истерика” оказалась кульминацией этого столкновения мотиваций.

Через несколько дней женщина впервые в жизни выступила на собрании, вступив (о ужас!) в спор с начальником ("сама себя не узнала"). Речь шла об ошибочной претензии к сотруднице.

Каково же было ее удивление, когда ее поддержали. А начальник с уважением согласился с нею и светопреставления не произошло.

Осуществление выбора получилось само, нарастая как снежный ком, и шло у нее стремительно.

Всякий раз ей казалось, что своим мнением, “эгоистическим поступком” она стеснит, обидит, вызовет ожесточенную защиту окружающих: мужа, сотрудников, друзей, знакомых. Но ничего этого не случалось. Все только удивлялись, что с ней произошло. Кто-то сказал, что она, как Илья-Муромец, что “до тридцати трех лет силу копил и сиднем сидел, да вдруг богатырем обернулся”, “откуда что взялось”?! Оказывается, люди ее не только уважали, но и любили. А ее изменение им нравилось. Воспринималось естественным, хоть и неожиданным.

Естественное же вообще легко принимается и недемонстративной агрессии не вызывает, не дает на нее эмоциональных сил.

Были и сложности, но гораздо менее страшные, чем ей ожидалось и вполне для нее приемлемые.

Она оставалась помолодевшей, словно влюбленная. "Словно вновь родилась!".

Через два месяца после ее записи - “Я не верю Вам, доктор” от ее симптоматики давно ничего не осталось (даже вегетативных неполадок (!), которые обычно очень инертны и тянутся длинным хвостом). Она была вся в житейских, семейных и производственных проблемах, которые ее радовали, она знакомилась с открывающимся.