Рисунок астенических и прочих невротических проявлений, характер пациентки, ее история и актуальная ситуация, давали достаточно оснований, чтобы с большой вероятностью предполагать отсутствие злокачественного процесса.
Любые попытки успокаивать и пытаться оспаривать поставленный пациенткой онкологический диагноз привели бы, по моему мнению, только к укреплению ее уверенности в том, что она права и ее обманывают и успокаивают, как это из самых гуманных целей делала прежде она. В результате усилилась бы депрессия и фобия, в действительности вытекавшие из ее актуальной семейной и профессиональной ситуации, не связанной с наличием кисты. (Необходимость сменить место работы и профиль, возникшая вследствие демонстративно прощенных, но эмоционально не изжитых обид; тяжелая болезнь взрослеющей дочери; сексуальная холодность к мужу у женщины с нормальной сексуальностью).
Я потребовал, чтобы она легла на операцию, с тем, чтобы "проверить обоснованность ее диагноза" биопсией. До этого спровоцировал осознание и актуализацию ее семейного и производственного конфликтов, выявив перспективу их разрешения без опосредования необходимых действий болезнью.
Ни в какие дискуссии о ее онкологическом диагнозе не вступал, обосновав это своей онкологической некомпетентностью. Это подчеркивало безусловное доверие к ее профессионализму. Ей не надо было отстаивать свою правоту.
Полагаю, что вопрос об операции, который она не могла решить много месяцев, решился сразу, в первую неделю общения, под влиянием моей, добросовестно скрываемой в словах уверенности в отсутствии у пациентки рака, под влиянием недемонстративных, рефлекторно и неосознанно действующих проявлений этой уверенности, которая у меня действительно была, а, главное, под влиянием совершенно ясно видимых мною ее перспектив и способов их достижения, приемлемых именно для нее. Думаю, что моя увлеченность сыграла здесь тоже не последнюю роль.
Если операции я потребовал под угрозой отказа в лечении у меня (это тоже проявление уверенности), то о перспективах разрешения внешних конфликтов информировал и словами, но демонстрировал как раз малую заинтересованность убедить. Не убеждал, но убедил.
Теперь эта женщина здорова, нормализовала отношения в семье, не отвлекает себя успокоениями от проблем дочери и перешла на желаемую работу. У нее действительно была доброкачественная опухоль яичника.
Действуют они чаще не осознаваясь, а их результаты являются антиподом тех “веры”, “доверия” и “надежды”, про которые говорят “надо”: “надо верить”, “должен доверять”, “обязан надеяться”. В последнем случае пациент думает, что верит, надеется и доверяет, но эти “вера, надежда и доверие”, не только не помогают лечению, но часто мешают ему. Побуждают пациента вольно или невольно играть положительные результаты, которых нет.
Такая игра есть излишнее напряжение. Она обесценивает действительные результаты, препятствует их эмоциональному усилению и закреплению. Врачу приходится вначале разрушить такие “веру”, “надежду” и “доверие”, а потом лечить, вызывая недемонстративную уверенность. Иначе “очень успешное” лечение через некоторое время приводит к полнейшему разочарованию и пессимизму пациента, а врача к последующему терапевтическому нигилизму. Ведь многие наши пациенты так охотно вживаются в счастливые образы. Насколько труднее им потом сталкиваться с не обеспечивающей эти образы реальностью!
Такой врач у такого пациента вызывает тревогу - антипатию, которая чаще в причинах неосознанна и приводит к отказу от врача или к плохо понимаемой в причинах конфронтации. Для антипатии находится повод. Отказ по разному ложно, но искренне обосновывается. Конфронтацию, длительную и неосознанную пациентом, подспудную, эмоциональную “борьбу” с врачом “за болезнь” (скрытая доминанта) вызывает невозможность ухода - отказа.
Александр Григорьевич Асмолов , Дж Капрара , Дмитрий Александрович Донцов , Людмила Викторовна Сенкевич , Тамара Ивановна Гусева
Психология и психотерапия / Учебники и пособия для среднего и специального образования / Психология / Психотерапия и консультирование / Образование и наука