Заложник

— Вот его и увезли в спешном порядке. Не то в «Сербского», не то в «Кащенку». И снова поползли слухи… Ну то, что у двоих мальчиков наркоту обнаружили, так это, понимаешь, ни для кого не открытие. Спроси любого охранника. Да в той же школе. Вероятно, менты имели уже такую информацию. Правда, родители делали огромные глаза, изображали крайнее возмущение! Мол, подбросили и прочее. Как обычно, я про это по телевизору не раз видала. Но там был врач, который объяснил безутешным родителям, что детки и сейчас под кайфом. Даже и анализ не нужен. Симптомы слишком явные. Словом, скандал. Но вот почему нашли у двоих, а увезли в «психушку» только одного, этого народ так и не понял.

— А чего ж неясного? Я и сам поначалу готов был грешить на обоих. По аналогии с уже известными мне фактами. Понимаешь, о чем я? Но потом понял, что юный Ичигаев специально устроил такой спектакль при выезде, чтобы затем уехать вдвоем со Светланой. А приятели его по-своему прикрывали. В частности, признанием дочки Пушкова, которая якобы была с ними. Фигня это все, девушка, задачка-то для малолеток. Я и сказал ребятам, когда они материалы готовили. А они поговорили, ну, нашли такую возможность, с прислугой Пушковых, та и раскололась, что девчонка никуда в тот день вообще не выезжала, да и просто физически не могла, в Москве она была. Проверили, и все оказалось именно так. И еще такая вот мелкая, казалось бы, деталь. Уезжала девушка в серой куртке, а нашли ее в ковбойке. Куртка же была позже обнаружена в доме, понятно? При обыске ее и обнаружили…

— Ах ты! А говорил, что ничего не знаешь?! Врешь мне все? Не стыдно? Я, понимаешь, как…

— Спокойно, дорогая. Разве я сказал, что ничего не знаю? Это ты говорила, что расскажешь… если я ничего не знаю. А я и в самом деле даже и не догадывался, о чем ты собиралась рассказать. Просто интересно было. Мне всегда очень интересно тебя слушать.

— Ну хорошо, а откуда знаешь-то?

— Позвонили. Сказали. Но я, ей-богу, к этому никакого отношения не имею. Мне, естественно, коллеги позванивают иногда, но сам я никого ни о чем не расспрашиваю. Охоты нет, Верочка. Скверная история, противная. Вполне может отбить всякое уважение к людям. А я, во-первых, не имею права позволить себе этого, поскольку допрашиваю не только мерзацев, убийц там всяких, а во-вторых, хочешь не хочешь, но я этим козлам обещал не вмешиваться и не направлять следствие, а свое слово я всегда стараюсь держать. Даже при общении с подонками. И, если они слушают сейчас наш телефонный разговор, пусть это знают.

— Думаешь, слушают?

— Не уверен. Но им ведь тоже наверняка хочется знать, чего в дальнейшем бояться. Только я им больше не советчик… А как себя сейчас чувствует Игорь? Как полагаешь, мне не надо ему позвонить?

— Выразить сочувствие? Дождаться наконец скупой банкирской благодарности? Или позлорадствовать? Цель-то какая?

— Ну ты умница! Вмиг отбила всякую охоту… Сочувствие свое я ему уже высказал. Во всяком случае, он в тот момент был искренним, я знаю, и это хорошо. Злорадствовать? Нет, не в моем характере. Говорят, во всяком споре один — дурак, другой — подлец. Дурак — это тот, кто спорит, не зная, что он неправ. А подлец — тот, кто прекрасно это знает и потому, собственно, и спорит. Ради довольно подленького выигрыша, в котором уверен заранее… А вот по поводу твоего «третьего», тут стоит поразмыслить.

— Ты про оплату, что ли? — хмыкнула Вера.

— Про нее самую…

— Ну так какие вопросы? Ты свое дело сделал в принципе. И не твоя вина в том, что эти подонки загубили попутно чью-то еще жизнь.

— В том-то и беда… Вот видишь, и ты легко рассуждаешь, «попутно», мол. Ну да, чужая — не моя. А когда сталкиваются интересы крупных сил, что может собой, в сущности, представлять какая-то мелочь? Потому и говорим себе в оправдание, что победителей не судят! Игорь тоже как-то повторил эту фразу. Эх, Вера, еще как судят! Точнее, надо бы судить… Этак все «победители» на твоем горбу, извини, в рай и въедут.

— Я ведь и обидеться могу!

— Здрасте, с какой это стати?

— А где ты у меня видел горб?

— Извини, погорячился. Так насчет оплаты. Можно без всякого преувеличения теперь сказать, что Игорь меня уже хорошо отблагодарил. С его помощью я едва не потерял веру в человеческую порядочность вообще. Возможно, звучит излишне громко, но, видит Бог, душевного надрыва я в себе не ощущаю. И цену «человечеству», о котором мы тоже однажды с ним рассуждали, тоже, пожалуй, знаю. Его, Игоря Залесского, цену человечеству. Неприглядное это дело, девушка…

Воцарилась пауза. Но нельзя ж было на такой ноте заканчивать разговор.

— Так когда соревноваться-то собираешься? Назови конкретное число. Цветы у вас там подносить положено?

— Не спеши, а вдруг я…

— Как не стыдно! Слушай, а можно я Ирку вытащу? А то, понимаешь, у нее, кажется, сложилось такое мнение, будто ты ничем не отличаешься от той сволочной компании.

— Очень здравая мысль! — захохотала «девушка». — Давайте дружить домами!