Заложник

И этот факт был уже известен Турецкому. Он своими глазами видел раскрывшийся парашют, а потом, кажется, даже удивился, заметив, что несущаяся прямо на поселок «смерть» вдруг изменила направление и ушла в сторону, за лес.

Так в чем же смысл этого «однако»?

— А они там, у себя, сами не могут разобраться, — сердито сказал Меркулов, — кто является виновником трагедии. То ли это конструкторская недоработка, то ли ошибка при подготовке и проведении испытаний, то ли еще что-то… Как обычно, легче всего валить на пресловутый «человеческий фактор». Хотя и тут имеется своя логика. Словом, Александр Борисович, не мне тебя учить… — И Меркулов мрачно засопел, дуя на слишком горячий для него чай.

Турецкий с ходу отметил две нелогичности. Во-первых, чай был совсем не горячий, из чего можно было сделать вывод о том, что Костя просто не знает, о чем говорить дальше. А во-вторых, прозвучал опасный для Турецкого «звонок»: «Не мне тебя учить!» Из чего должен был последовать вывод: «Бери дело в свои руки и начинай, как обычно…» Но в том-то и суть, что никакого желания у Александра Борисовича заниматься этим делом не было. Он не специалист в области авиации, а там наверняка будут такие головоломки, что и профи себе башку сломает. А потом, ну почему обязательно ему?! Что, больше следователей нету? Перевелись? Так давайте тогда закрывать Генеральную прокуратуру к едреной фене! Опять же никто не в курсе, что Турецкий совершенно случайно стал свидетелем того трагического происшествия.

Он кинул на Костю взгляд, полный гнева, но тот не отрывал глаз от своего стакана, с шумом прихлебывая совершенно ненужный ему чаек. Теперь ясно, зачем он понадобился: это чтобы Александр Борисович малость расслабился, а тут ему и впендюрят… И ведь как изложил! Не Саня, а Александр Борисович! Мол, мы с полным уважением! А хотите — так даже и на «вы» согласны величать! У, иезуит!

— Я так понимаю, Константин Дмитриевич, что вопрос этот решался нынче на уровне самого Президента, никак не ниже? — Турецкий вложил в свой вопрос максимум сарказма.

— Можешь, если угодно, считать и так, — спокойно отразил удар Меркулов. — Ты, помню, однажды рассказывал, что в свое время «болел» авиацией. Вот, значит, тебе и карты в руки. Или у тебя имеются веские возражения? Я готов выслушать. Но когда там, — он ткнул указательным пальцем в потолок, — меня спросили, кто мог бы, не теряя времени, объективно разобраться в сложившейся ситуации, я подумал и назвал твою фамилию. А по какой причине, я уже пояснил тебе.

— Ага, — сарказм так и пер из Турецкого. — Тебя спросили, и ты тут же сел и подумал, так? — Он вдруг сообразил, что за сегодня уже несколько раз повторил эту фразу. Черт возьми, опять мистика, будь она неладна! А может, знак?..

— Вот именно, — кивнул Костя и поднял на Турецкого ухмыляющуюся физиономию, на которой не было даже намека на какое-либо извинение: мол, прости, Саня, ну, так уж вышло… Или что другое. Нет, никакого раскаяния в том, что подложил другу очередную свинью.

Странное дело, после скупой информации, выданной Клавдией, — кстати, надо будет обязательно выяснить у нее, откуда она поступила, — Александр Борисович, прокрутив в памяти то в высшей степени печальное событие, по привычке стал прикидывать: а в чем может быть причина гибели самолета и человека? Ну, если с летчиком еще понятно, то почему рухнула машина, да не бог весть какая, не трансконтинентальный лайнер, а что-то отдаленно напоминающее верных и безопасных «аннушек»? Здесь, видно, что-нибудь обязательно напортачили строители. Нынче ж в России как? Позавчера лайнеры строили, вчера деньги кончились и перешли на алюминиевые кастрюли, а сегодня малость деньжат раздобыли и снова взялись клепать. А что? Среднее, естественно, между лайнером и кастрюлей. Вот и результат. Так, приблизительно… Но если не приблизительно, а точно, тогда в просчетах конструкторов только спец и разберется. А куда уж обыкновенному следователю! Чушь Костя задумал. Или не сам придумал, а ему навязали. Он же, как человек ответственный и законопослушный, стал по стойке «смирно» и отрапортовал: «Бу сделано!» И с ходу перекинул бяку — что же еще? — на лучшего друга Саню. Вот и дружи после этого с ним…

Все, что думал, Турецкий и высказал заместителю Генерального прокурора. Ну, не теми словами, которыми думал, помягче, есть же все-таки определенная субординация, помогающая иной раз избежать экзекуции. Есть и третье слово из этого ряда — «экзерциция», но, кажется, оно означает военные упражнения и в данном контексте абсолютно лишнее. Шутка, едрена вошь! Вот и остается разве что шутить…

— Костя, вот ты говоришь: сел и подумал. Вопрос: а о чем, собственно, ты думал?

— Честно хочешь знать? — хитро сощурился Меркулов. — Скажу, раз ты такой любопытный.

— Не любопытный, а любознательный.

— Один хрен, как выражается твой друг Вячеслав Грязнов. Так вот, о чем я подумал, сидя у заместителя главы Администрации. Ты ведь знаешь Михаила Александровича?

Турецкий кивнул.