Заложник

– Обыскивать не надо, хотя не знаю, видны ли контейнеры на обычных мониторах при досмотре. Но если этого не сделать, то всякое может случиться. Ну, например, если на своем сборе в Нормандии подписанты примут решение о предъявлении меморандума миру?

– Вы думаете? – теперь уже полюбопытствовал Умнов.

– Повторяю, всякое возможно.

– Так они и здесь могут предъявить меморандум кому не следует. Той же прессе. Почему нет? – высказался Кушаков.

– Как говорят в Одессе, это две большие разницы, – настаивал на своем Мацкевич. – Уверен, Михаил Юрьевич с удовольствием это подтвердит. А он в этих вопросах – дока!

Умнов незамедлительно кивнул в знак согласия.

– Хорошо, – наконец согласился Кушаков. – Пусть Попов поставит перед пограничниками эту задачу.

– Увы, так, думаю, не получится. – Мацкевич выразительно развел руками. – Наверняка нужен приказ, и не за вашей подписью. Хотя бы Любимова.

– Я позабочусь, утром еще успеем. А сейчас догоните Попова, и больше инициативы, предусмотрительности… До связи.

Где-то в пятом часу утра, когда несколько оперативных групп уже готовы были вылететь к мало кому известному городу Кан, друзья все еще сидели на крохотной кухне у Мацкевича. Через час ему тоже предстояло выезжать в аэропорт Чкаловский, откуда вылетал спецрейс. Его жена, драгоценная для обоих мужчин, Валентина Ивановна уже закончила собирать мужа в дорогу и сейчас незаметно подбрасывала в горнило скромного утреннего застолья новые и новые кушанья. А Смирнягин с хозяином дома вновь и вновь «перетирали» главную тему.

– Анатолий Петрович не виноват, что в данной операции то и дело проигрывает, – неожиданно сделал умозаключение Смирнягин. – Он привык играть против профессионалов. Их шаги понятны его ребятам, ты ж понимаешь, одна мама их всех родила. Да я сам такой… – Смирнягин сделал паузу и опрокинул в себя рюмку водочки. – Ты же понимаешь… А там против нас, похоже, играют одни непрофессионалы. Их действия нельзя предугадать, просчитать. Знаешь, мне кажется, они полностью отказались от советов тех же наших… – Он сделал выразительный жест, похлопав себя по плечу, где должны находиться погоны.

– Как ты думаешь, почему? – спросил Мацкевич.

– Чего здесь и думать? Они не верят нам, поэтому и играют сами. Получится – хорошо. Не получится – некого винить. Ты, Леонид Сергеевич, дорогой мой друг, как бы нежнее сказать, чтоб тебя не обидеть, несколько оторвался в своей аналитике от жизни. А я вот сидел в ней по самые уши. Как доверять нашему брату, когда каждый второй двурушничает, ловчит, продается, спекулирует своим положением? Поэтому Попов и не догоняет. И кого? Тех, у кого нет ни оперативных групп, ни материально-технического обеспечения, ни аналитиков…

– Ну-ну, не упрощай. Зато у них есть деньги, на которые можно все купить, – огрызнулся было Мацкевич.

– Но ведь не покупают, – не сдавался Смирнягин.

– Еще не вечер, – будто зная или понимая нечто большее, парировал Леонид Сергеевич. – Но в главном я с тобой соглашусь. У подписантов, безусловно, есть цель. Не удивлюсь, кстати, если рядом с благородной, высокой целью соседствует личная корысть, интриги, расчет – люди там собрались разные.

– Куда уж разнее?! Один Эленский чего стоит! Да и мой бывший начальник-министр. Клейма некуда ставить. Не говоря уж о Корнюшенко и убиенном Листове…

– Не кипятись. Листов попал туда случайно, как и еще добрая половина. По части клейма там тоже все в порядке. Но ответь мне, что нужно самому Уралову, его дочери, Огневу, этому бывшему банкиру-олигарху, наконец? Тогда, в девяносто восьмом, сделали из него пугало, громоотвод. Впрочем, что мне тебе говорить, ты все знаешь изнутри. Ладно бы прошлое, что сейчас-то ему нужно, ответь мне? Молчишь? А я говорю тебе, там какая-то непонятная игра. Но есть и цель! И они верят в нее…

А мы ради чего? Ради наших генералов, Умнова? Когда ты в последний раз получал звание? И не вспоминай, мы его почти одновременно получали ох как давно. Зато некоторые бывшие майоры уже стали генералами, а кое-кто взлетел и выше. Так ради чего? Копейки в кармане считать?

– Тебе уже в аэропорт пора. Ничего не забыл? – Смирнягин явно не хотел обсуждать эту тему.

– Ничего, – буркнул Леонид Сергеевич, – ничего ты не понял, Сашка.

Больше всего на свете Мацкевич боялся собственной беспомощности. Получив неожиданный приказ лететь во Францию, заниматься не тем, что он умеет, Леонид Сергеевич ощущал себя заурядной марионеткой. Если человек ничем не может помочь делу – а именно так он квалифицировал свою предстоящую поездку, где должен выступить в несвойственной роли слухача, следака, бегунка, – что он еще должен ощущать?

И вообще, операция в Нормандии мало что даст. Поэтому Мацкевич не видел в ней большого смысла, так как приблизительно догадывался, зачем съезжаются «на дачу» к Духону гаранты меморандума. Отсюда и самопроизвольное брюзжание на кухне перед ближайшим другом и соратником – не более чем возможность выговориться, «выпустить пар».

– Все, тебе пора. Хочешь, я провожу тебя в аэропорт? – спросил Смирнягин.