Заложник. История менеджера ЮКОСа

Приближается долгожданный день отоваривания в тюремном магазине. В камеру дают список с ценами. Ты делаешь заказ, который через несколько дней приносят в камеру. Случается это раз в месяц. Обо мне уже позаботились мои близкие. На лицевом счете достаточно денег, чтобы ни в чем себе не отказывать. В магазине очень приличный ассортимент. Фрукты, овощи (помидоры, огурцы, капуста), каши (гречка и геркулес). То, что можно заливать кипятком и запаривать. Варить нельзя и негде. Лапша «Доширак», порошковая картошка: все это так и называется — запарики. Несколько позднее я приноровлюсь готовить в электрическом чайнике весьма приличные супы. Приближается мой день рождения, и я не скуплюсь. Аппетит приходит во время еды. Заказываю массу сладкого, сигареты, каши, фрукты и кучу прочей ерунды. Наступает приятное ожидание. Мы все в предвкушении. Открывается дверь камеры, заходят надзиратели. Шмон. Серьезный обыск. Мы собираем свои личные вещи в баулы и выходим из камеры. Проходим в специальную комнату для проведения обыска, ставим вещи. Нас закрывают в боксе, где каждый ждет своей очереди. Проверяется и переписывается все содержимое твоего баула, прощупывается и просматривается каждый шовчик. В это время проходит обыск в камере. Смотрят все и везде. Ни один пакетик, ни одна коробочка с кашей не остается без внимания. Такие обыски проводятся регулярно, но с непредсказуемой периодичностью. Случалось это и два раза за неделю, а бывало, и целый месяц жили спокойно. Здесь царит тотальный и всеобъемлющий контроль. Выводят из камеры к адвокату — обыск. Поднимаешься в комнату для свидания с адвокатом — опять обыск. Но обыскивает тебя уже другой надзиратель. На обратном пути в камеру — такая же процедура.

Обыск проходит без потерь и нервотрепок. Мы идем в камеру и разбираем свои вещи. Возвращаемся к привычному укладу жизни. Пьем чай, обсуждаем тюремный порядок, мечтаем о будущем. Мечты у нас совершенно разные. Ребята мечтают побыстрее осудиться, получить сроки поменьше и уехать на зону. Я мечтаю побыстрее освободиться, надеясь на оправдательный приговор. В таких мечтах и надеждах проходят дни.

Наступает долгожданный день ларька. Через кормушку в камеру передаются заказанные продукты, и мы долго заняты их размещением. А чуть позже — поеданием. Заваривается купленный растворимый кофе, и мы гуляем. В тюрьме все гораздо вкуснее. Вафельный тортик из ларька приносит на порядок больше радости и удовольствия, чем знаменитый венский торт, сделанный в ресторане «Захер». В России он известен как обычный торт «Прага», рецепт которого тоже — как обычно — был украден и внедрен для услады горькой жизни советских граждан.

Камера наполняется продуктами. Жить становится лучше и веселее. Я долго не хотел говорить сокамерникам о своем приближающемся дне рождения, но не выдержал. Там это действительно грустный праздник. Мне не хотелось делиться личными переживаниями с посторонними и несимпатичными мне людьми, образ жизни которых я осуждал. Но эти люди устроили мне настоящий праздник, подарив торт, сделанный своими руками. Из перетертого печенья, смешанного со сливочным маслом, делаются коржи, для чего эту массу выкладывают на лист бумаги и отправляют в морозильник. Из сгущенки и сливочного масла обычной алюминиевой ложкой взбивается крем. Александр полдня неистово молотит ложкой в миске, добиваясь нужного результата. В крем высыпается кофе и тщательно перемешивается. Между коржами попеременно аппетитно ложится прослойка обычного, а затем кофейного крема. Верхний корж заливается шоколадом, расплавленным в алюминиевой миске, поставленной на кипящий чайник. На шоколаде кремом, выдавленным из целлофанового пакета, делается надпись: «С днем рождения!» Готовили это произведение два дня, процедура требовала огромного терпения, сил и времени. Меня к этому почти священному действу не допустили… Мне предоставили право первым отведать это чудо тюремного кулинарного искусства. Было очень вкусно.

Зачем они это делали? Зачем им было это нужно в камере, заполненной продуктами? Я был тронут до глубины души. За все время своего пребывания за решеткой я увидел гораздо больше человеческого отношения от заключенных, пусть даже сидящих за свои преступления, чем от работников правоохранительных органов. Правохоронительных — так будет правильнее их называть… Все неприятности, случавшиеся со мной, все пакости и провокации всегда исходили от мусоров, которых, к сожалению, иным словом я назвать не могу.