Читаем Заложник. История менеджера ЮКОСа полностью

«Все хорошо, мы просто общаемся», – отвечает Леша. Конфликт затухает. Ссора не остается незамеченной сотрудниками СИЗО. На следующий день Славу переводят в другую камеру. Ура! Пытка, показавшаяся мне вечностью, продолжалась недолго, и мы все облегченно вздыхаем. Позже я узнаю, что у кого-то не выдержат нервы, и Славу побьют в камере, а он напишет на сокамерника, своего же товарища по несчастью, заявление. Поступка более презираемого в тюрьме не существует… Слава – готовый персонаж для СДИП, секции дисциплины и правопорядка. Были такие организации в колониях, куда зачислялись осужденные, которые «за печеньки» от администрации следили за соблюдением дисциплины и правопорядка среди других осужденных. Участвовали в шмонах, принимали этапы, писали рапорты о нарушениях, безнаказанно избивали других зэков.

Мы не нарадуемся, что судьба избавила нас от сокамерника, хуже которого я никогда не встречу. Не проходит и десяти минут, как надзиратель приказывает Алексею собирать вещи. Леша повинуется и недовольно ругается: «Из-за такого идиота разбрасывают камеру!»

Мы остаемся вдвоем с Володей. Что стоит за этими многочисленными переводами из камеры в камеру? Никогда не угадаешь. Мне приходилось сидеть с одними и теми же персонажами по нескольку раз. «В чем смысл этих переводов?» – много раз задавал я себе этот вопрос, но ответа так и не нашел.

Подходит и моя очередь.

«На Пэ, с вещами», – слышу я фразу, к которой никак не привыкну. Слишком много событий может последовать за этими словами. Приятного не ждешь. Могут перевести в другую тюрьму или в другую камеру. Кто будет находиться с тобой в одном помещении двадцать четыре часа в сутки? От этого зависит твое душевное спокойствие и состояние. Расстроенный, я собираю вещи, складываю в сумки продукты и документы. Сворачиваю матрас и одеяло. Прощаюсь с Володей, который был мне очень симпатичен. С ним случится чудо. Суд присяжных его оправдает, и он уйдет от мирской жизни, став настоятелем одного из небольших московских храмов.

Открывается дверь, и я выношу все свои вещи в коридор. Меня ведут в соседнюю камеру. Я уже поплавал по камерам, но испытываю не самые приятные ощущения. Камера вся в сборе. Незнакомые лица. Один, худощавый, в наколках с головы до ног, урка – Володя Левитан. Другой, Игорь Лосев, ничем не примечательный рядовой боевик медведковских. Лицо третьего мне знакомо. «Мавроди!» – узнаю его я. Я занимаю свободную верхнюю шконку. Мы знакомимся и традиционно садимся пить чай. Обычные камерные разговоры. Откуда, какая статья, с кем сидел. Несмотря на строго соблюдаемую конспирацию, ты заочно знаешь всех обитателей тюрьмы. Знаешь все и обо всех. Естественно, знают и тебя. Камера забита едой. Мавроди прописана диета. У него подагра, или как ее еще называют, болезнь аристократов. Нанятый на свободе для этих целей повар два раза в неделю приносит в тюрьму специально приготовленную еду: печенку, баранину, мясо страуса и осетрину с семгой. Мы не успеваем все это съедать, как приносят новое и свежее. Тюремная баланда забывается. Левитан поедает эти яства с удвоенной энергией, видимо, пытаясь наесться про запас… Проведший значительную часть жизни по тюрьмам и непонятно что делающий в этом изоляторе, он увидел во мне благодарного слушателя. Левитан достает меня бесконечными рассказами о тюрьмах и зонах. Сначала это кажется интересными, но быстро наскучивает. Я с удовольствием переключаюсь на книги. Левитан переключается на Игоря.

На ежедневную прогулку, которая проходит по утрам, мы ходим вдвоем с Мавроди. Левитан с Игорем остаются в душной камере. Нельзя сказать, что в прогулочном дворике, расположенном на крыше тюрьмы, свежий воздух. Но все же я не пропускаю ни одной прогулки. Мавроди – интереснейший собеседник, и мы много общаемся. У него жесткий, распланированный режим жизни, от которого он не отступает ни на шаг. Ни минуты не тратится впустую. Подъем, завтрак, прогулка. Каждый день он уходит на ознакомление с материалами дела, возвращаясь в камеру лишь к вечеру, часам к четырем-пяти. Ежедневные физические упражнения. Лежа на шконке, он качает пресс. Его ежедневная норма – достать ногами за головой две тысячи раз. И не знаю, какое количество отжиманий от пола. Мавроди в прекрасной физической форме. После спорта – умывание и ужин. Потом он спит. Подъем незадолго до общего отбоя. Когда вся камера спит, он пишет книгу под тусклым светом персональной лампы, невесть каким образом ему разрешенной. Такой образ жизни, вызывающий у меня уважение, очень раздражает нашего сокамерника Левитана. Бессовестно пожирая деликатесы Мавроди, которые на свободе он явно позволить себе не мог, Левитан всячески пытается поддеть Сергея и призвать его к порядку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное