Читаем Заложник удачи полностью

Заложник удачи

— Да плохого, может быть, и ничего, только… Отстали вы, панове рыцари, от жизни, живете в вымышленном мире по большей части. А другие этим пользуются. На вашей крови и доблести себе богатство копят. А сами привыкли чужими руками жар загребать. Вот возьми, к примеру, Желеслава. Что в нем, или в королевстве его, или в челяди его осталось рыцарского, честного, благородного? А? Скажи мне, будь так любезен!

Драконоборец грустно понурил голову:

— Ну, похоже, что ничего…

— То-то и оно! И таких сейчас из десятка восемь, а то и девять!

— Быть того не может!

— Почему же? Да посмотри ты вокруг — сколько рыцарей о чести и доблести в Заречье помнят?

— Вот тут ты не прав, — воспрял духом Годимир. — Очень даже многие помнят. Пан Тишило, пан Стойгнев, например. Или вот… Пан Криштоф Черный Качур. Или скажем, пан Добрит герба Ворон.

— Эка ты хватил! — Олешек встряхнул цистру, огляделся. — Давай присядем под стеночкой. — В ногах, мудрые люди говорят, правды нет.

Кто бы возражал? Они уселись рядом, едва ли не плечо к плечу, как бывало когда-то до нелепой ссоры.

— Про Стойгнева с Тишило ничего сказать не могу. Они и правда будто из легенды оба выскочили. Слыхал про их поединок?

— Нет. А что, сражались-таки?

— Еще как! Я, правда, сам не видел, поскольку в тот день напивался бражкой до бесчувствия в компании вонючего бортника, хитромудрого разбойника и странствующего рыцаря. Не подскажешь, как его звали? Вот запамятовал!

— Не выделывайся, дальше рассказывай. Про поединок.

— О! Очевидцы свидетельствовали, что бились они, как два льва… Есть такие звери в Басурмани. Слыхал, наверное?

— Слыхал, слыхал… Зверь страшный. Полосатый и с клыками в мою ладонь. Дальше что?

— Тогда ты понимаешь, как бой происходил. По два меча каждый изломал…

— А они пеше дрались, без коней?

— Да. Решили, дескать, так надежнее. Пан Тишило три щита Стойгневу разбил. На щепочки, шестопером… А пан Ланцюг ему только два. Зато по ноге зацепил хорошо!

— Видел я. Хромает пан Тишило.

— То-то и оно! А он пану Стойгневу руку перебил. Левую, в которой щит был. От полудня до сумерек махались. Один на коленях уже стоит, другой пока на ногах, но вот-вот свалится. А все равно бьют друг дружку. Промахиваются, едва ли не падают, а бьют! В конце концов пан Стойгнев пану Тишило по шлему попал. Но и сам свалился в беспамятстве. А на другой день ни один, ни другой не в силах встать оказались. Вот и порешили бой отложить до той поры, когда оба сил наберутся и раны залечат.

— Вот это рыцари! — восхитился Годимир.

— Ага! Знал бы ты, как тот же Божидар ругался, когда об их подвиге узнал. Два барана, говорит, лбами бились. Хоть бы оба последние мозги повышибли.

— Да что ты такое говоришь?

— Мало ты панов местных знаешь. Они тут давно готовы шпоры и меч заложить, если ростовщик хорошую ссуду пообещает. А пан Божидар среди них — первый. Эх, как он меня уламывал письма ему показать, которые якобы гроссмейстер Торвальд Хмурый королю Момчило Благословенному в Жулны со мной пересылал. Вот смешной! Думал, ему какая денежка перепадет, если он нос свой всунет в дела загорцев… Понятно дело, что уговаривал он меня уже после того, как обыскал десять раз.

— А ты?

— А что я?

— Что ему сказал?

— Вот чудак ты, пан Годимир! Что же мне ему говорить, когда нет у меня никаких писем.

— Вот опять ты врешь! — Словинец даже кулаком по колену пристукнул от возмущения. — Ведь есть у тебя письма!

— Нету!

— Есть. В цистре их хранишь. Скажешь — нет?

— Откуда ты… — ошарашенно протянул Олешек и вдруг сообразил: — Девка? Велина?

Годимир кивнул.

— Она? Ух, оторва! — Шпильман даже горлом заклокотал от ярости. Таким его рыцарь еще не видел ни разу. — Это ж надо! Куда забралась! То-то, я слышал, вторая и третья струны не строят, как положено! А это она полазила! Ничего, я ее еще повстречаю…

— Думаю, повстречаешь, — пообещал с легкой угрозой в голосе Годимир. — И, скорее всего, гораздо раньше, чем рассчитываешь.

— Да? — Музыкант не испугался. — Вот тогда и поговорим.

— Хорошо. Поговорите обязательно. Ты скажи, зачем опять врал мне?

— Понимаешь… — Олешек вздохнул. — Не моя это тайна. Ты же рыцарь. А рыцарь о чести прекрасной панны должен печься. Так?

— Так, — согласился драконоборец.

— Значит, ты меня понимаешь. Почему я письма прятал, почему не признавался ни в чем… — Музыкант виновато шмыгнул носом.

— Ну, мне ты мог…

— Не мог! — отрезал мариенбержец. Потом добавил мягче: — Не обижайся, пожалуйста. Правда, не мог. Тайна, что двоим известна… Сам понимаешь.

— Понимаю.

— Значит, мир?

— Мир.

— Это хорошо. Знаешь, я недавно песенку сложил…