Заложники

— Сколько можно в жопу им дуть, — ворчал себе под нос Дубов, — раньше ходили — ничего, и сейчас все пройдёт как надо. Ну не без того, потеряем пяток солдат, ну и что с этого — война всё спишет. А неплохо всё у меня получилось, — Ренат Федорович взглянул на погоны своей куртки, — полковник, не «хухры — мухры», думал вообще на батальоне загнусь. Всё пинали меня как шавку, а командующий говорит: «поедешь в Афганистан начальником штаба полка». А я возьми сдуру да и согласись. Они забегали, начальником штаба полка меня поставили. Правда, полк был на посмешище — двадцать человек всего. И тут же меня в Афган, а теперь вот им, — Дубов свернул дулю. — Они там и представить не могли, что командир полка по ранению досрочно уйдет, и я в жилу попаду. За два года от комбата до командира полка дошёл. Деньжонок, барахлишка поднакопил, ещё бы на машину подсобрать. Надо «Лузу» пошевелить. Что — то он перед отъездом как мямля стал, боится, наверное. Войну прошёл, а теперь дом замаячил, страшновато стало. Ничего, в последний рейд сходим, духов хорошо потрясём и домой. Не надо церемониться: деньги, деньги нужны.

Дубов снова вытер выступивший пот на лбу. Он увидел, что строевой смотр закончился. Люди из автопарка небольшими группами потянулись к палаткам.

— Дежурный! Дежурный! — закричал Дубов, не вставая со своего места.

Подбежал дежурный по полку

— Подполковника Лузенко ко мне.

Но Лузенко уже сам шёл к нему. На дорожке, что шла от палаток, где жили офицеры и прапорщики полка, Дубов увидел полусогнутую фигуру командира батальона. Он шёл широкими шагами не спеша, как будто отмеряя ими расстояние от своей палатки до штаба полка. Его лицо выражало грусть. По всему было видно, что душа этого человека просила исповеди, прощения за всё содеянное им в этой чужой ему стране. Лузенко подошёл к командиру полка. Дубов не вставая со стула, подал ему руку.

— Почему грустный? У тебя такой вид, будто ты вчера всю семью схоронил.

— Чему радоваться? Опять убивать едем, надоело уже всё! Ренат Фёдорович, может ты меня от этого похода отстранишь? Никогда так неспокойно было, ужас как не хочется, как будто на погибель туда иду.

— Сплюнь! это хандра после выпивки, опохмелиться надо, и всё сразу пройдет. «Последний бой он трудный самый». В поход сходим, деньжат срубим и на Родину. У меня голова трещит, последнее время ты такую гадость стал привозить.

— Раньше Барик меня снабжал такой классной кишмишовкой, а сейчас куда — то исчез. Уже больше недели его не вижу. Мы с ним так хорошо сработались: он мне подсказывал в каких кишлаках духи есть, я ему за это немножко денег давал. А сейчас ходим в слепую, можем на такую банду нарваться, что не только людей потерять, но и свои головы сложить. Вот мы готовимся в рейд каких — то заложников искать, я знаешь что подумал, а почему нам, заложников не захватить.

— Это, каких заложников? — Дубов вопросительно посмотрел на Лузенко, — говори яснее, я чего- то не врубаюсь.

— Мы посылаем людей шмонать их вшивники, а они же всё ценное прячут. Эти тайники солдат разве может найти? Проще взять всё мужское население кишлака, мол, подозреваем, бандиты они. Выводим на окраину как будто расстреливать и объявляем их женщинам, что любая может выкупить своего мужа. Пусть гаремы каждого раскошелятся.

— Ну, ты гений, Луза! И чего мы не дошли раньше до этого. Жаль что мы на севере, а не у пакистанской границы. Недавно я разговаривал с одним командиром, знаешь, какие они там бабки делают!? Караваны из Пакистана идут, наши им досмотры делают, чтобы оружие не перевозили. Говорил, всё гребём, как только на караван наскочим: хороший товар, деньги. Товар в машины, а людей в расход. Для этого им ещё и вертолеты дают. Представляешь, сколько сразу можно облететь с вертолётом? Всё, собирай «борзых», сейчас поедем, поохотимся.

— Может в другой раз, — заупрямился Лузенко. — Пажин много замечаний высказал, надо всё устранять.

— Пошёл он, — Дубов перешёл на тяжелую словесную артиллерию, — правильно, таких охеренно интеллигентных, Сталин душил. Моя бы власть я бы их всех снова туда, чтобы в лагерную пыль, в порошок стереть.

Ренат Фёдорович так вошёл в роль диктатора, что от злости сжал кулаки, — развелось их до хрена праведников. А ещё смотрит на меня с таким пренебрежением, чистоплюй, твою мать! — Он продолжал извергать сквернословие.

Его мат уже стал переходить на крик, и казалось, что Лузенко вот — вот встанет перед ним по стойке смирно, и поднимет руку к небесам, закричав «Хаиль». Но Дубов резко прервал свою речь. Издали он увидел, что к штабным палаткам идёт Пажин.

— Поехали, опробуем твоё предложение. Подальше на север рванём, там мы давно не были, — сказал Дубов.

На подъезде к кишлаку Лузенко построил людей. Дубов в своей десятиминутной речи, в которой половина была мат, проинструктировал людей. Цепь, обогнув подковой кишлак, стала замыкать кольцо. Внутрь кольца пошли отпетые, проверенные в деле люди.