Заложники Петра I и Карла XII. Повседневный быт пленных во время Северной войны

С началом войны объем работы русского резидента стал очень большим — от его активности зависела судьба более сотни интернированных гражданских лиц. «Великая теснота, нужда и печаль» требовали принятия незамедлительных мер. Во-первых, следовало получить официальное разрешение от шведских властей на переписку с Москвой. Практически все, что Хилков пробовал отправлять на родину до этого, изымалось и оседало в архивах Кансли-коллегии. Во-вторых, наладить процесс перевода и получения денежных средств из России. В-третьих, добиться возможности для себя и прочих пленников, среди которых было несколько состоятельных купцов, самостоятельно совершать покупки.

В середине февраля 1701 года, получив соответствующие указания от короля, шведские власти разрешили переписку с Россией. Благодаря этому до нас дошло довольно много писем Андрея Яковлевича, после прочтения которых перед нами предстает удивительно деятельный человек. Очевиден и тот факт, что не все письма приходили в Россию легальным путем; со временем Хилков нашел тайные каналы и способы передачи информации, в том числе разведывательного характера, в Москву. Кроме того, с 1701 года он начал широко применять шифр — «секретную цыфирь» и симпатические чернила, пользоваться которыми его научили в Посольской канцелярии еще до отъезда[67]. Уже в ноябре в его письмах Ф.А. Головину появляется приписка с указанием, что его письма надо «поджаря смотреть» между строчками и пустой частью листа[68].

В первые месяцы после ареста одним из официально разрешенных шведами каналов отправки писем из Швеции в Россию было посольство Бранденбурга в Стокгольме. Именно туда Кансли-коллегия передавала русские письма после внимательного прочтения. Но наиболее интересная информация о русских пленных, о делах в Швеции и о планах противника приходила в Москву по тайным каналам через Данию. В 1700—1707 годах Россию там представлял Андрей Петрович Измайлов. На его имя стекалась информация из всех источников: от армянских и русских купцов, от шведского королевского церемониймейстера Спарвенфельда и от всех остальных, кто не остался равнодушным к тяжелой участи пленных. Нередко письма писали практически «на деревню дедушке» — так, как это было в феврале 1701 года, когда Измайлову из датской канцелярии переслали письмо, подписанное по-русски «отдать московскому послу». Автор его — купец из Устюжны Железнопольской Митрофан Антипин сын Орлов написал из Стокгольма о том, «какая Хилкову теснота и какие делают триумфы и как нас ругают».

Решающая роль купцов в передаче писем и организации поступления денег, скорее всего, и была причиной того, что Хилков неоднократно обращался в совет с просьбой не высылать «купеческих» людей из Стокгольма. В письме Головину он высказывается совершенно определенным образом, что если их «вышлют… то невозможно будет тебе писать, и так пишем в великом страхе».

С самого первого дня в плену материальное положение самого резидента и его штата было очень непростым: конфискация денег, серебра и мехов больно ударила по его финансовой состоятельности.

Несмотря на все попытки, он так и не смог вернуть их в полном объеме. В 1705 году он написал в Москву, что все «деньги и серебро переделано в их деньги», а чуть ранее он заметил, что часть «соболей и парчей венбцких взяла на себя королева старая (бабушка Карла XII — Гедвига-Элеонора Шлезвиг-Гольштейн-Готторпская. — Г. Ш.)». В конечном итоге его настойчивость и помощь Спарвенфельда привели к тому, что в мае 1707 года Штате-контора выплатила ему компенсацию за утраченное имущество — 2967 далеров.

Описывая свое бедственное положение, Хилков писал на родину, что уже много месяцев ест только «хлеб и кислый напиток», и жалобы его от письма к письму становились все более горькими и пространными. Со временем это привело к ответному ужесточению положения шведского резидента Книперкроны, который в первые годы плена не испытывал практически никаких трудностей. Его осГавили жить в палатах, расположенных между Тверской и Малой Никитской улицами, сохранили имущество, позволили выезжать на церковные службы и навещать своих соотечественников. Но уже в сентябре 1704 года Книперкроне объявили «в приказе», что, если к ноябрю Хилкову не вернут вещи, «шведский двор продадут».