Заложники (Рассказы)

Любопытно, что романы у А. завязывались с мужчинами, как правило, старше ее (муж тоже был старше). И для них А. была шалой, диковатой, умной, непредсказуемой, но и неопасной девчонкой, которой просто позарез нужно, чтобы ее любили (отнюдь не платонически) и которая для этого готова на все куда-то ехать, не ночевать дома, придумывать самые фантастические оправдания, беззастенчиво лгать, словно это игра такая.

Неизвестно, однако, насколько ей т а м верили (что она на работе. у подруги, у тетушки, дядюшки, на вернисаже и пр.), но тем не менее сходило. И если т а м все-таки случались скандалы (редко), то они никого, кроме нее самой, не затрагивали, ни до кого даже не доносилось.

Впрочем, объяснялось это просто: муж ее тоже был добрым человеком. Добрым и хорошим, в чем А., женщина вовсе не глупая и даже умная, прекрасно отдавала себе отчет. Она говорила: "Мой Дымов". То ли у него действительно фамилия была такая, то ли А., женщина образованная и начитанная, цитировала Чехова. Муж был весь поглощен работой, работой, работой, но - добрый, добрый, святой человек!..

Мой Дымов!

Незаметно было, что бы А. испытывала какое-либо чувство вины. То есть она, конечно, могла сказать в определенную минуту: "Я плохая, наверно...", но без уверенности и с некоторым кокетством. Может, именно за тем, чтобы ей возразили и успокоили: нет-нет, ты хорошая! Удивительная!

Вообще она про себя знала: какая есть - такая есть. В том смысле, что не плохая и не хорошая. Всего понемножку. А если б она была другой, то разве везло ей так с добрыми и порядочными мужчинами, начиная с мужа, за которого она вышла довольно рано, в девятнадцать лет?

Все они любили и прощали ее, опекали заботливо, ценя в ней ненавязчивость, легкость и безотказность. С А. было просто: она никогда ничего не требовала, а если ей что-то и взбредало (с кем не бывает), то она, если чувствовала сопротивление, никогда не настаивала. И даже не обижалась. А если и обижалась, то незаметно и нетягостно, будто специально избегая всяких осложнений и объяснений.

Впрочем. добрые люди - они и есть добрые. На них нельзя обижаться. Доброта, она все искупает. И сами они на нее почти никогда не сердились и не обижались, а только снисходительно и ласково улыбались, или с интересом в нее вглядывались, словно что-то пытаясь понять. Это приятно, когда на тебя так смотрят и ничуть не сердятся, а, напротив, обычно уступают, словно балованному дитяти. Какие тут могут быть обиды?

Да что она могла бы такого захотеть, что рассердило бы или обидело их? Она и так имела все, что хотела, и даже больше? Мужчинам же всегда нравится раскрепощенность и изобретательность, вольность и дерзость, особенно добрым и застенчивым, потому что они - в силу доброты или робости - всего опасаются. Оскорбить или даже просто вызвать недовольство.

Добрый человек, он вроде хочет, но как бы и не хочет. Желает, но стесняется. Не прочь бы, но побаивается. И ничего никогда не требует, никаких у него претензий, даже если что-то не по его. Он и в Зоологический музей готов пойти, раз ей так захотелось (надо же где-то встречаться), хотя что он там не видел? Он идет и послушно целуется, вспомнив юность, за чучелом матерого лося.

В такой податливости-покорности добрых мужчин есть, конечно, свой шарм: с ними хорошо, спокойно и уютно, с ними безопасно и необременительно, без срывов и истерики, без ультиматумов и закидонов, эксцессов и коварства... Да и вообще все замечательно, но... скучно. В какой-то момент. Скучно и занудно, словно пятьдесят лет вместе прожито.

Муж - Дымов и другой - Дымов.

Что ты будешь делать?

Мои Дымовы...

И всегда в них в конце концов пересиливал "голос совести", как они это называют. Закономерность. Целесообразность. Когда он начинал пересиливать, А., женщина чуткая, это сразу чувствовала. Грустными они становились и малохольными, смотрели уже не покровительственно и снисходительно, а как бы чуть-чуть в сторону, часто моргали или бросали вопросительные взгляды, словно ждали чего-то. Не спросив, уже ждали ответа. Не хотели ее расстраивать и огорчать, а потому сами расстраивались и огорчались. Им было пора, но и расставаться не хотелось.

Ее было жаль. Просто как добрым людям. Всех вообще жаль, себя в том числе. А особенно почему-то ее Дымова, к которому они вдруг начинали испытывать непонятный интерес и даже симпатию. Расспрашивали с участием, как он и что.

Вот именно - что?

Другие б ревновали, а эти, наоборот, Дымову сочувствовали, что она не с ним. Сострадали, что она его обманывает (как будто не с ними). Хорошо хоть не звонили и не расспрашивали о здоровье и настроении.

А. такой интерес не по душе был. Симптом кризиса.

Ее жалели. Дымова жалели. Семью жалели. Себя жалели. Отсюда один шаг до какого-нибудь опрометчивого, никому не нужного поступка. Из добрых, понятно, побуждений.

Скучно становилось - невыносимо. Все вокруг сплошь были добрые, добрые, добрые, святые! Одна она грешная. Тоже по-своему неплохо, но все равно скучно.