Заложники Солнца (СИ)

— Дурак, — фыркнула Лара. Но по-прежнему улыбалась, было видно, что не сердится. Она вообще много и с удовольствием улыбалась, отчего на щеках появлялись ласковые ямочки. — За десяток лимонов, если нормально довезем, в Вязниках свинью с поросенком сторговать можно.

— Свинья с поросенком — дело, — уважительно протянул кто-то.

— Да куда ее, свинью? — снова вмешался Джек. — С собой в телеге тащить? А на день в палатку складывать — к вам с Олеськой под бок?

— На обратном пути забрать. Генератора-то не будет уже, в Нижнем отдадим.

— …А этого, лохматого — далеко везете?

Кирилл рассказывал Максиму Дмитриевичу о том, что последний опыт — на хлопке — у Вадима с Еленой вышел удачным, и, если дальше так пойдет, скоро можно будет засевать поля, ничем их от солнца не укрывая. Но тут услышал, что разговор адаптов стих, все косятся на него — того самого «лохматого», и порадовался неяркому свету в помещении. Не очень должно быть видно, как покраснел.

— Вот что, ребята… Извини, Кирилл, перебью тебя.

Максим Дмитриевич встал.

— Вам уже, наверное, много напутственных слов сказали. Но я — от лица нашей, так сказать, общины, — все же добавлю. — Ногинский глава откашлялся. — Удачи вам, ребята. Рэдрик — молодец. Смелый, решительный — настоящий мужчина. Герман может тобой гордиться, сынок.

— У нас все такие, — отводя глаза, пробормотал Рэд.

— Не перебивай! И ты, Кирилл, умница. Я слушаю тебя — и вижу, сколь многое ты перенял от Сергея, Вадима, других людей. Они — истинные ученые. Одержимые наукой, знаниями, уверенные, что нет предела человеческим возможностям! Пока человек может мыслить и творить, он существует. То, что случилось, развело вас по разные стороны. Рэдрик не обладает твоей эрудицией, ты — его навыками. Мы, взрослые, очень перед вами виноваты. Довели планету до такого состояния, что мир перевернулся…

— Пап, ну ты опять? — досадливо вмешалась Татьяна. — Ты-то тут при чем — «мы виноваты»?.. Ты — не президент и не министр! Ты — обычный зубной врач, всю жизнь детишек лечил, вот в этой самой поликлинике! — Она постучала по стене за спиной. А Кирилл, покопавшись в памяти, припомнил, что такое «поликлиника». — Как ты мог на что-то влиять?

— Мог, Танечка, — вздохнул Максим Дмитриевич. — Все мы, взрослые, так или иначе, на что-то могли влиять. Могли, да не захотели. Не вмешивались, не протестовали, не пытались разобраться. Думали, что и без нас обойдется, а наша хата — с краю. Наше дело — детишек лечить… А расплачиваетесь вы.

Татьяна сердито молчала, но по лицу было видно, что отцовское самоуничижение не одобряет.

— И так уж выходит, что груз теперь — на ваших плечах, — продолжил Максим Дмитриевич. — Только вы сами и можете спасти свое будущее. Спасти человеческую расу, как таковую! Суметь продолжить себя в своих детях… У которых, когда подрастут, будет хватать времени и на учебу, и на физический труд. Нынешняя ситуация, в которой одни занимаются только наукой и не в состоянии перемещаться по поверхности, а другие — только войной и крестьянством, не притрагиваясь к книжкам — я считаю, в корне неправильная. Вы сейчас друг на друга смотрите так, будто с разных планет прилетели. — Мужчина перевел грустный взгляд с Кирилла на Рэда и обратно. — Вот что, мальчики. Вы, конечно, друг другу не нравитесь. Иначе и быть не может, слишком разные… Но просто запомните то, что я сейчас скажу. Сила вы — только вместе! И вот за это мы сейчас выпьем. — Максим Дмитриевич поднял стакан.

Речь — для Кирилла, по крайней мере — оборвалась неожиданно. В Бункере взрослые, ударившись в философию, могли рассуждать часами. И кстати, мысли в этом направлении Сергея Евгеньевича совпадали с теми, что путешественник услышал сейчас. А вот Вадим с Еленой считали по-другому.

…— Сергей Евгеньевич, не сравнивайте, пожалуйста, — недовольно хмурясь, возражала обычно Елена, — наших ребят и этих дикарей! Сколько на них Любовь Леонидовна жаловалась — ленивые, неусидчивые, ни малейшей тяги к знаниям! Чуть дай им волю — наши за планшеты хватаются, а эти на стадион несутся, в «игры» свои безумные играть. Если человек не хочет интеллектуально расти, это желание ему не привьешь, поймите! Люди неравны по природе своей, по уровню возможностей и способностей.

— То есть, ты считаешь, что все воспитанники Германа интеллектуально ниже наших? — сердился Сергей Евгеньевич. — Все шестьдесят человек?

— Я считаю, что если бы они были равны с нашими малышами и действительно хотели учиться, то ходили бы за Любовью Леонидовной, как хвостики, и в рот бы ей заглядывали! А этих, сколько ни корми, все в лес смотрят. Вы видели, как они себя ведут, оставшись без присмотра? Это же, простите, бандерлоги какие-то! Хорошо, что хотя бы Германа слушаются. Если б его не боялись — все бы здесь вверх дном перевернули, и за партой вы их не удержали бы, ни за какие коврижки.

— Да и сам Герман, прямо скажем, не Эйнштейн, — саркастически добавлял Вадим. — Было, как говорится, у отца три сына: двое умных, а третий — хоккеист… Вот он их и воспитал — по своему, что называется, образу и подобию.