Заложники времени

– Мы покупаем это на ярмарках поблизости – в Бови, Оукхэмптоне и Чагфорде. Да и в Мортоне тоже. У бакалейщиков в Эксетере целые склады специй. Если я куплю для хозяина восемь унций мускатного ореха, нам хватит этого на целый год. Даже при всей его любви к этой специи. Он любит добавлять молотый мускатный орех в подслащенное вино.

– Сахар? У вас есть сахар? Я никогда его не пробовал.

– Я добавлял сахар в красный соус к запеченной камбале. – Уилл достал с полки коричневую голову и показал мне. – Сахар бывает разным. Бывает красный плоский сахар, белый плоский сахар, патока, конфеты, сироп…

Большим ножом Уилл отрезал небольшой кусочек от сахарной головы и протянул мне.

Вкус у этого сахара был таким, словно Господь создал его, чтобы человек улыбался. Сладость была настолько непередаваемо прекрасной, что я не смог сдержать улыбки. Мне так хотелось поделиться этим восхитительным вкусом с Кэтрин… Я сразу вспомнил о своей утрате. Прекрасный, незнакомый вкус заставил меня задуматься о своей жизни. На глаза навернулись слезы. Я держал сахар во рту, стремясь продлить это ощущение, и чувствовал, как он тает. Но даже когда он растворился полностью, вкус еще долго сохранялся во рту.

Так прошел весь вечер. Мы взвешивали специи, мололи их, беседовали о еде и прихлебывали эль с медом и травами. Потом пришел слуга и сообщил, что мастер Лей велел подать ему и моему брату легкий ужин. Уилл приготовил блюдо устриц, сваренных в вине и бульоне с миндальным молоком, молотым сухим имбирем, сахаром, мускатным цветом и рисовой мукой.

– Разве мастер Лей может позволить себе такую роскошь? – удивился я. – Он говорил, что получает от ректора очень мало – лишь скромное жалованье.

– Хозяин не дурак. Когда каноник-прецентор приехал сюда в первый раз и осмотрел церковные поля, в его стаде было двадцать четыре овцы. В его стаде и сегодня двадцать четыре овцы. Но мастер Лей купил больше трех сотен овец. Когда мужчины отправляются на пустошь за оловом, мастер Лей арендует их земли – луга и права на выпас своего скота на общих землях. Вон те мешки набиты шерстью с его овец. Он вырос здесь и понимает, что к чему. Прихожане всегда на его стороне. Они не любят каноника-прецентора, он для них – чужак и вор.

Когда подали ужин, я заметил, что Уилл и двое слуг едят вместе с мастером Леем. Ставни уже закрыли, в очаге весело потрескивали поленья. На столе стояли четыре лучины в специальных подставках. Мы ели, и наши тени двигались на стенах зала. После ужина хозяин подал нам теплое вино, сваренное с мускатным орехом, сахаром и корицей. Мы с Уильямом рассказывали разные истории, и вскоре мастер Лей присоединился к нам. Он рассказывал смешные истории о глупых рогоносцах, которым изменяли хитроумные жены, о симпатичных юных девушках, которых похотливые мужчины соблазняли обещаниями жениться и кольцами из глины и соломы, о глупых монахах, которые покушались на деньги аббатства из богомерзких побуждений.

Потом нам принесли матрасы, набитые соломой, одеяла и поленья, чтобы положить под голову. Я предпочел положить под голову свою суму. Уилл и слуги отправились спать на кухню. В комнате остались гореть лишь две лучины.

– Полагаю, что утром я вас, скорее всего, не увижу, – сказал мастер Лей перед уходом. – Мне было приятно поговорить о чем-то, кроме дорогих овец и заблудших душ. Или о дорогих душах и заблудших овцах. – Он умолк, а потом добавил: – Джон, на твоем месте я не задумывался бы о том, как спасти свою душу. То, к чему ты стремишься, может произойти только само по себе. Ты не можешь сделать так, чтобы это случилось. Сколько бы дней Господь ни отпустил тебе, этого будет достаточно. Доброй ночи, и пусть Господь благословит вас обоих в ваших странствиях сегодня и навеки. И когда-нибудь вы обретете дом и покой.

Я улегся на свой матрас и услышал, как мастер Лей поднимается по лестнице в свою комнату над кладовой. Я немного поворочался, устраиваясь поудобнее. Солома громко шуршала.

– О чем ты думаешь? – прошептал Уильям.

– Почему в наше время у нас не было такого священника, как мастер Лей? Почему нам достался де Воторт?

Одна лучина догорела, вторая тоже была на исходе.

– Как ты думаешь, что будет завтра?

– Еще одно морозное семнадцатое декабря. Но уже в другом году. Каноник-прецентор сказал, что осада Кале происходила в одна тысяча триста сорок седьмом году. Чума пришла на следующий год. Прошло еще девяносто девять лет. Мы должны проснуться семнадцатого декабря одна тысяча пятьсот сорок шестого года.

– Думаешь, там будет не так, как сегодня?

– Конечно! Я в этом не сомневаюсь.

– Может быть, они будут есть больше баранины – у них же столько овец.

– В декабре не будут. Это же рождественский пост…

– Вот черт! Ну почему мы не можем провести наши последние дни в июле?

Лучина догорела. Теперь комнату освещал лишь огонь очага. Я повернулся на бок и уставился на краснеющие угли. Несколько искр взлетело в воздух. Наступила тишина.