Заложники времени

Я решил вернуться на Хай-стрит. Выйдя на нее, я не увидел ничего знакомого – только саму улицу, которая шла в прежнем направлении. Повсюду я видел пятиэтажные дома с крашеными фасадами, резными украшениями, балюстрадами и балконами. По улице шли люди, которые уводили прочь непроданных коров и овец. Наблюдая за тем, как пару бычков водили туда и сюда, я заметил улыбающуюся толстушку, которая весьма соблазнительно улыбалась прохожему. Подойдя к нему, она ласково погладила его по щеке, и тут за спиной мужчины появилась девочка лет девяти. Я решил, что это дочь той женщины. Пока мать соблазняла мужчину улыбками и поцелуями, девочка ловко вытащила кошелек из кармана его пальто. Но недостаточно ловко – по-видимому, она еще лишь училась этому незаконному ремеслу. Мужчина заметил движение, оттолкнул женщину, схватился за карман, огляделся вокруг, увидел убегающую девочку и заорал от ярости. Он бросился за ней, расталкивая прохожих, и схватил ее за воротник. Вырвав у нее кошелек, он начал крутить ей ухо, а потом принялся колотить. Он сильно толкнул девочку, так что она упала прямо в грязь, и стал пинать ее ногами. Несколько прохожих остановились посмотреть, но быстро потеряли интерес к этой сцене и переключились на аукцион скота.

Все вокруг было каким-то неуклюжим и неловким. Я не чувствовал какого-то великого замысла – элегантность в этом обществе отсутствовала. Что доброго я мог сделать для них? Они разделены, каждый сам по себе, в их мире господствует мошенничество, воровство и обман. Даже дома стремятся привлечь к себе внимание – те, что еще не обветшали до крайности. Высокомерные мужчины с серебристыми волосами – тщеславие их заметно невооруженным взглядом. Выпитый бренди туманил мне разум, но не настолько, чтобы я не видел уродливой стороны жизни.

Я прошел под аркой Бродгейт и вошел в соборный квартал.

Неполнота признания болезненна. Двор собора был обнесен оградой, засажен травой и цветами и напоминал сад какого-нибудь богатея. Все старые дома каноников, которые я помнил, давно исчезли. Их место заняли большие особняки с фасадами из песчаника. Когда я посмотрел на собор, меня охватило чувство, словно я смотрю на труп старого друга, безжалостно ободранного до костей. Оконные переплеты во многих местах были повреждены. Клуатр, где я вырезал портрет Уильяма со слишком большими ушами, разрушили. Мне не удалось сдержать обещание, некогда данное Уильяму: здесь его уже не помнили. На месте клуатра выстроились высокие дома со стенами из тех самых мелких прямоугольных камней, которые я впервые увидел на набережной. Дома были пристроены прямо к северной башне и делили лужайку собора пополам. Резные фигуры царей облупились от времени. Вся каменная резьба пребывала в плачевном состоянии. Моя скульптура Генриха Третьего была разбита на уровне груди. Ангел под ним, простирающий крыло для защиты колонны, на которой он стоял, лишился глаз и носа и стал более похож на вампира, чем на небесное создание. Я с печалью взирал на свой портрет доброго отца-казначея: черты лица его сгладились, и голова статуи напоминала червя с конской гривой. Я мечтал сохранить его лицо навечно, но новая эпоха получила от меня лишь бесформенный кусок камня, почти вернувшегося к своему изначальному состоянию.

Большие западные врата собора были закрыты, но справа я заметил небольшую открытую дверь. Я вошел в собор, перекрестился и увидел человека в черной рясе. Он был молод и чисто выбрит. Тонзуры, подобающей священнику, я не заметил. Я попытался обойти его, но он преградил мне путь. Я попробовал обойти его с другой стороны, но он снова помешал мне.

– Два пенса, пожалуйста, – сказал он.

– За что?

– Во славу Господа, – улыбнулся он и указал рукой вверх.

– Неужели в этом городе никто ничего не делает, не получив денег?

– Два пенса, – твердо произнес молодой человек в рясе.

Я отрицательно покачал головой.

– Тогда ты должен уйти.

– Ты отказываешь паломнику в праве прийти в дом Господа, потому что у него нет пары монет? Это неправильно!

– По твоему дыханию я чувствую, что ты не паломник. Ты пьян. Уходи – или я позову сторожей.

Я шагнул вперед и толкнул его.

– Нет! Бог обещал мне, что я умру не сегодня – и не завтра!

– Ты не можешь войти!

– Ты ошибаешься. Я уже вошел.

Я прошел мимо него и свернул налево, в часовню святого Эдмунда. Я поднялся к деревянной ширме, отделяющей часовню от помещения церкви. Двери были заперты. Я поискал отверстие, надеясь разглядеть алтарь, где я когда-то изобразил лицо Уильяма. Его там не было – не было и самого алтаря. Там не было ничего – даже алтаря. Это была не часовня. Простой каменный мешок.