Заложники времени

Эта мысль так меня захватила, что я не заметил, как ко мне кто-то подошел. Только когда девушка помахала рукой перед моим лицом, я понял, что рядом кто-то есть. Изумленный, я поднял глаза. И сразу увидел лицо Кэтрин. Потом я понял, что это Роза. Она держала хлеб и сыр – мой ужин. Девушка сохранила еду для меня. Я благодарно улыбнулся и отложил свою одежду. Взяв сыр, я разломил его пополам и протянул половину ей. Она отказалась, прижав руки к груди, но я настаивал, и она согласилась. Я положил кусочек сыра в рот и ощутил его вкус. Вкус человеческой доброты. Если весь мир превратился в ад и каждый человек стал слугой зла, достаточно одного доброго дела, чтобы вернуть мне веру в человечество.

Я отдал хлеб Розе – сейчас я не мог есть. Я дрожал от холода и боли. Единственным лучом света для меня было присутствие Розы.

Я спросил, откуда она.

Она указала на пол, потом указала рукой совсем невысоко.

– Ты живешь здесь с детства?

Роза кивнула.

– Ты когда-нибудь выйдешь отсюда?

Роза быстро закивала.

– Здесь всегда было так плохо, как сегодня?

Она снова кивнула и рукой изобразила плеть. Правой рукой она сжала левую грудь и указала на дверь.

– Послушай, Роза. В приходе Дансфорд, всего в пяти милях отсюда, есть крестьянский дом, Хэлстоу. Хозяин – добрый человек. Его зовут Ходжес. У него есть дочери и служанка Китти. Она – добрая девушка, но не справляется с работой. Ему нужна служанка. Если бы ты смогла сбежать отсюда, они позаботились бы о тебе.

Роза пожала плечами. В столовой было так темно, что я не видел ее лица.

– Ты помнишь своих родителей?

Она снова пожала плечами.

– У тебя есть брат? Или сестра?

Роза отрицательно покачала головой.

Я стал рассказывать ей об Уильяме. Мне хотелось, чтобы она была рядом, чтобы я мог с ней говорить. Я рассказал ей, как его поймали с моим распятием и монетами с изображением Папы Римского. Я рассказал ей, что меня приговорили стать палачом собственного брата, что перед смертью Уильям отдал мне свое кольцо.

Мы смотрели на мою раненую руку и палец без кольца.

Быстро оглянувшись, чтобы нас никто не заметил, Роза перекрестилась.

Я улыбнулся ей. И она улыбнулась мне. Это была прекраснейшая улыбка на свете.

Прозвонил колокол, и Роза знаком показала мне, что пора спать.

Мы вышли из столовой и направились к лестнице. Свечей не было, но все шли в одном направлении, и мы смешались с толпой. Я все еще нес сверток своей одежды. Когда кто-то задевал мою несчастную спину, я вскрикивал от боли, поэтому постарался пробраться к стене. Розу я потерял. На первом этаже я почувствовал, что мужчины направляются к свече в конце коридора, а женщины поднимаются наверх, на чердак. Никто не разговаривал. Вслед за мужчинами я направился в спальню. Здесь горела всего одна свеча. Прямо на полу валялись матрасы и одеяла. Не зная, где можно лечь, я дождался, пока все улеглись на свои места, и лишь потом бросил свою одежду возле двери и улегся ничком.

Я думал о том, как Уильям смотрел вверх, в небеса, и вручил жизнь свою Господу, не произнеся ни слова. Я вспоминал, как перекрестилась Роза.

Я не знал, каким будет завтра – станут ли наказания безземельных и отверженных еще более тяжкими, станет ли жестокосердие богатых еще сильнее.

Я вспоминал маленького Лазаря, брошенного в огонь. Я думал о младенце, о черных пятнах на его теле, о пламени, о крике Сюзанны. Уильям однажды говорил о том, как вся жизнь пронеслась перед его глазами. Вот последние дни моей жизни – не хотел бы я увидеть их вновь.

Я то задремывал, то просыпался от боли в спине и раненой руке. Но неожиданно меня разбудил странный звук. Я услышал, как кричит женщина. Потом наверху раздались другие крики.

Мужчины вокруг меня заворочались, но никто не поднялся, хотя теперь уже кричали все женщины. Я поднялся и подошел к двери, но не увидел замка – только ручку. Дверь не открывалась.

– Дверь заперта, – сказал кто-то рядом.

– Разве вам нет дела до того, что происходит наверху?

– Возвращайся и ложись.

Я еще раз дернул дверь и ударил по ней левой рукой, чтобы понять, насколько она прочная. Дверь оказалась полой – две доски в одной раме. Я пнул ее ногой: дверь оказалась достаточно прочной, и я пнул ее сильнее. Что-то треснуло, но дверь не поддавалась.

– Ложись, – прошипел кто-то в темноте. – Ты что, хочешь, чтобы Киннер и Петибридж пришли сюда со своими дубинками?

– Тебя снова выпорют, – добавил кто-то.

Наверху раздавались громкие крики. Потом я услышал, как мужчина кричит на женщин, потом чей-то визг. Я еще раз ударил по двери – и она подалась. Я ударил сильнее. Доски были прочными, но рама отделилась от стены – стена оказалась не каменной, простая перегородка. После десяти ударов я налег на дверь, и она открылась. Я оказался в темном коридоре. Впереди я увидел небольшой фонарь, освещавший стены и потолок. Тот, кто шел с фонарем, остановился, словно не зная, куда идти. Потом он направился наверх. Я поспешил за ним. Я слышал, как плачут и кричат женщины.