Заложники времени

Я быстро повернулся, потерял равновесие, поскользнулся и оказался в холодной воде. Я цеплялся за камни, чтобы подняться, но боль в правой руке не давала мне этого сделать.

Когда я все же поднялся, то увидел перед собой круглолицего мужчину в очках. Он был примерно моего возраста и оказался не таким высоким, как большинство людей этого времени. У него был высокий лоб, а густые волосы странно зачесаны набок. Кустистую бороду уже тронула седина. Одет мужчина был в черное – белыми были только маленький воротничок и перчатки. В одной руке он держал очень высокую черную шляпу, в другой – трость с серебряным набалдашником.

– Я уже видел людей с такими шрамами, – произнес он.

Глаза у этого человека были добрыми. Казалось, что он постоянно улыбается.

– Я хотел сказать, – продолжал он, – что, принимая во внимание морозную погоду, вы вряд ли пришли сюда, чтобы искупаться.

Я посмотрел на реку: дубинка моя давно скрылась из виду.

– Я все потерял. Все, кого я знал, мертвы. Дом мой разрушен. Все, что у меня было, давно исчезло. Я потерял веру – ее лишил меня король Генрих Восьмой. А самое страшное – я потерял свое место во времени. Я знаю, что завтра умру – но завтра наступит нескоро. – Я посмотрел на этого человека. – Вас послал голос камней?

– Простите?

– Вам не нужно мое прощение. Это мне нужно прощение от вас. Я хочу умереть, погрузиться под воду и соединиться со своими родичами, но… О, понимаю – это голос велел вам спасти меня.

Мужчина посмотрел на воду, собираясь с мыслями.

– Вы помните вспышку холеры тридцать второго года?

Я покачал головой. Я понятия не имел, что такое холера.

– Как-то утром я пришел сюда – я часто прогуливаюсь здесь по утрам – и увидел красивую женщину. С ней были двое маленьких детей. Она утопила обоих на том самом месте, где вы стоите. Она сделала это, потому что муж бросил ее, а мать ее умерла. Мне она совершенно спокойно сказала, что не хочет, чтобы они тоже умерли от холеры. Та женщина положила мертвых детей на берег и запела. Не сомневаюсь, что она и сама собиралась утопиться.

– И вы остановили ее?

– Да. Когда об этом стало известно, ее хотели судить за убийство и повесить, но я убедил их, что женщина повредилась в уме и ее нужно поместить в психиатрическую лечебницу в Эксминстер.

– Если бы вы хотели помочь мне, то вам стоило бы удержать меня под водой.

– Идите же сюда, друг мой. Жизнь не так плоха, как кажется. Даже самой темной ночью всегда можно что-то рассмотреть, пусть даже всего силуэт крыши или ветки дерева.

– Кто вам это сказал?

– Когда я был ребенком, так говорила моя мать.

Я посмотрел вверх, на деревья.

– В детстве я тоже так думал. Я всегда говорил это моим сыновьям – никогда не бывает полного мрака. Но я ошибался. Мрак есть, он существует и порой может охватить тебя, даже если сквозь листья пробивается свет.

– Если даже в свете ты видишь только мрак, значит, тебе изменило зрение. Или нужно просто открыть глаза.

Он протянул мне правую руку.

– Я – отец Эдвард Харингтон, викарий прихода Сент-Дэвид.

Я не принял его руку.

Он наклонился еще ниже.

– Ну же… Вы не похожи на человека, который собирается топиться.

– Мне некуда идти…

– Так почему бы не провести часть дня со мной.

Он все еще протягивал мне руку.

– С каждым днем я все дальше от родного дома. С каждым днем я все более одинок. У меня не осталось надежды совершить доброе дело и спасти свою душу. Каждый день – это… непредсказуемый ужас… Нет, это ужасная непредсказуемость! Я никого не знаю. Никто не знает меня. Я никому не нужен, но мне нужен кто-то. Каждый день я просыпаюсь семнадцатого декабря спустя еще девяносто девять лет. Мне больно. Я потерялся. Я знаю, что мне осталось жить два дня. И, честно говоря, я предпочел бы не проживать их.

– Да, это достойно сожаления. Но должен указать, что сегодня не семнадцатое декабря. Сегодня двадцать девятое.

– Вы добры… Но я знаю…

Священник убрал руку.

– Поверить не могу! Вот вы стоите передо мной, полуголый, в холодной реке, и говорите, что я не знаю, какой сегодня день! Кто из нас тронулся умом, а? Друг мой, четыре дня назад я отмечал Рождество вместе с матерью и сестрой. Они уже дома, в Саутернхее. Можете спросить у них, какой сегодня день, если захотите. Можете любого спросить. Почему вы не спросили рабочих на вокзале? Или тех, кто строит новую гостиницу у подножия холма? Нет никаких сомнений: сегодня пятница, двадцать девятое декабря одна тысяча восемьсот сорок третьего года от Рождества Христова.

Я чувствовал себя обманутым глупцом. Вчера я, по крайней мере, мог утешаться тем, что знаю дату – девяносто девять лет после последнего прожитого мной дня.

Отец Харингтон указал на мою спину.

– Я вижу, что вас били, что вы в отчаянии. Я чувствую, что в вашей душе борются ангелы и демоны. Но я верю, что на этой земле спасение может обрести каждый. Нет души, которая не нашла бы искупления. И у меня есть к вам предложение. Если вы подарите мне один день вашей жизни, я постараюсь убедить вас, что жить стоит. А если мне это не удастся, завтра вы сможете сюда вернуться и кинуться в воду.

– Почему вы это делаете?