Заложники времени

Подъезд к работному дому остался почти таким же, как и прежде. Такими же были и окрестные поля. Но все остальное изменилось, Коровы стали намного больше тех, что я видел девяносто девять лет назад на Хай-стрит. Вокруг центра города выросли ряды кирпичных домов. Последний шпиль собора исчез. Клубы черного дыма поднимались из огромной трубы над зданием в южной части города. На дорогах я видел множество людей. Некоторые ехали в черных двухколесных экипажах, запряженных одной лошадью. Другие передвигались в четырехколесных повозках. Кто-то ехал верхом. Люди прогуливались с маленькими собачками странного вида – они вели собак на коротких поводках. Я увидел много женщин – явно состоятельных. Поверх платьев на них были надеты пальто, а волосы покрывали изысканной работы головные уборы. У всех мужчин я заметил пышные бороды и усы. Прогуливаясь, мужчины помахивали тросточками с серебряными набалдашниками. Те, что ехали в экипажах, то и дело наклонялись отдать приказ кучерам. И все люди были очень высокими. Я привык считать себя человеком нормального роста, но сейчас я видел женщин, которые были выше меня. Лишь немногие были ниже меня – только бедняки или дети. Женщина в старой шапке с тяжелой корзиной на спине согнулась вдвое, чуть не касаясь лбом земли. Она тащила свой груз в Эксетер. Ниже меня оказался и водонос в ярко-красной рубахе, сером камзоле и соломенной шляпе. Он попыхивал длинной курительной трубкой и подгонял свою тощую лошадь, которая с трудом тащила вверх по склону холма повозку с большой бочкой воды.

Куда бы я ни бросил взгляд, все изменилось. На земле появились железные решетки над световыми колодцами подземных погребов. Вдоль улиц были устроены широкие тротуары, и прохожим более не приходилось шагать прямо по грязи и навозу. Даже дороги стали чище, чем раньше. Теперь никому и в голову не пришло бы устраивать аукцион скота на Хай-стрит – улица превратилась в царство повозок и экипажей. Городские ворота исчезли. Узкие купеческие дома с кирпичными фасадами стояли повсюду. Высокие окна первого этажа были застеклены множеством прямоугольных стеклышек. В окнах были выставлены товары на продажу в пакетах и коробках с красивыми надписями. Чем больше я смотрел вокруг, тем больше слов замечал. Над дверями магазинов красовались надписи. Надписи были на дверях некоторых экипажей и на циферблатах часов над большими зданиями и на церковных колокольнях. На некоторых домах слова были написаны большими буквами. Но воздух был каким-то серым. Я чувствовал резкий, отвратительный запах, похожий на запах сжигаемого угля. Мне казалось, что весь город превратился в одну большую кузницу. Это было так же отвратительно, как миски с выпущенной кровью, какие в мое время цирюльники выставляли перед своими лавками, рекламируя свои услуги.

Вид и запахи города были мне чужими. Выражения лиц людей пугали меня еще больше. Люди поджимали губы, оборачивались, шокированно смотрели мне вслед. Когда я проходил рядом с кем-то, этот человек шарахался в сторону. Дети, игравшие на улице, бросали свои игры и таращились на меня. Это были чужие мне люди, принадлежавшие миру слов и металла. Железные вывески свисали с металлических штырей. На каждом доме я видел железные трубы, спускавшиеся с металлических крыш. Перед многими зданиями стояли железные ограды. Железными были уличные фонари. Металлические пластины были установлены на стенах домов, чтобы люди могли очистить свою обувь. Я прошел по двум мостам, сделанным из чистого железа, – особенно меня поразил огромный мост в конце Норт-стрит, где некогда находились северные ворота.

Я перешел этот мост и стал подниматься на холм Сент-Дэвид. Я не узнал здания, стоявшего там, где когда-то стояла церковь. Эта постройка менее всего походила на церковь: вдоль фасада выстроились стройные белые колонны. Я решил, что люди настолько привыкли к прямым линиям, что начали поклоняться им. И словам тоже. Вокруг церкви я заметил множество камней с надписями. Остановившись, я задумался, чему теперь поклоняются люди – Богу или слову Божьему? Но потом я спросил себя: а может быть, они много веков поклонялись словам, сами не сознавая того?

По холму я спустился к реке. Будь благословенна, река! Она, сильная и молчаливая, осталась единственной моей опорой в этой стране. Лишь она не изменилась. Теперь я понимал, почему мой тезка, Иоанн Креститель, решил крестить людей в реке. Река – это воплощение Бога: оба они дают жизнь, и обоих невозможно остановить. Водоросли колыхались в сильном течении. Я опустил дубинку в воду, по поверхности реки разошлись круги. А потом я опустил в воду руку, ощутив ледяную чистоту Творения. Это я знал и этому доверял. А город с его высокими, злыми людьми, железными мостами, вывесками и тиранией прямых линий был не для меня.

Я вошел в реку, чувствуя, как холод охватывает мои ноги. Дубинка незаметно выскользнула из моих пальцев, и течение унесло ее.

– Извините, – произнес кто-то за моей спиной. – Я могу вам чем-то помочь?