Заложница мафии (СИ)

А я впилась в него жадно взглядом, разглядывая темные глаза, отросшую уже темную щетину, что сейчас синевой отливала. Давид стоит, покачиваясь с носка на пятку, руки в карманах брюк, и шагу не делает. На миг показалось — сейчас развернется, дверью хлопнет и уйдет.

А я опять останусь тут, в своем персональном аду, одна.

И Сережка там — один.

Я вскочила, бросилась к нему, под ноги совсем не глядя, босыми ногами почти не чувствуя осколков, на которые наступила несколько раз. Мелочь это все, боль физическая ничто, по сравнению с тем, что творилось в душе.

— Какого хрена ты тут устроила? — голос-сталь, голос-лед, меня как по сердцу полоснуло от его слов.

— Давид, — мы глазами встретились, я стою рядом и не смею его за руки взять, хотя больше всего на свете мне сейчас в него вцепиться хотелось. — Дай мне хоть позвонить ему. Сказать, что я живая.

— Нет, — и в этом его «нет» столько всего было, что словами не передать. Я отшатнулась как от пощечины, а потом прошептала:

— Ненавижу, как я тебя ненавижу!

Глаза Давида вспыхнули, он дернул щекой в нервном тике, а потом шагнул ко мне, расстояние сокращая. Под ногами хрустнули осколки чашки, он схватил меня шею, а я руками в грудь толкнула.

— Что ты сказала? — он сказал это обманчиво тихо и спокойно, но я понимала, что Давид сейчас на грани.

— Что слышал.

Никогда, ни разу в жизни я не была такой дерзкой с ним. Я всегда свои чувства скрывала, этому меня научил детдом. Там, с душой нараспашку долго не продержаться, особенно — если ты домашний ребенок, который знал, что такое любовь и ласка. А дальше, в жестоком мире мужчин, чувства и подавно стали табу.

Но сейчас я хотела задеть Давида, хотела сделать ему больно, так же, как и он сделал мне.

Не рассчитала только одного: что на боль у всех разная реакция. И его мне совсем не понравилась.

Давид встряхнул меня, а потом развернул к себе спиной, толкнул вперед, заставляя сделать несколько шагов. Я сопротивлялась, не желая двигаться с места, но в его руках это было бесполезно.

Он был чертовски силен, и сейчас, будучи злым, даже не думал обращаться со мной вежливо. Я уперлась животом в кресло, Давид наклонил меня вперед, удерживая за волосы, а свободной рукой сдернул вниз спортивные штаны вместе с бельем.

— Пусти! — заорала я, пытаясь вывернуться, но он надавил сверху, я чувствовала его горячее дыхание на своей шее:

— Ненавидишь, значит? — спросил еще раз. Я зло ответила:

— Я не буду с тобой трахаться! — готовая к тому, что он возьмет меня силой. А он вместо этого шлепнул меня по заднице ладонью.

В этом жесте не было ни капли нежности или сексуального подтекста, он просто меня порол. Кожу обожгло, я дернулась вскрикнув:

— Ты с ума сошел, Чабашев?!

А он ударил во второй раз, уже по другой ягодице, словно дурь из меня выбивал.

Меня никогда не пороли. Трахали, унижали, били так, что живого места на теле не оставалось — все, на что способны были мужчины, я испытала на собственной шкуре. А сейчас щеки полыхали, дыхание сбилось, я понимала, что сидеть сегодня на заднице не смогу — ягодицы огнем горели.

— Отпусти!

Давид выпустил меня, я выпрямилась с трудом, опираясь на спинку кресла. Наклонилась, чтобы подтянуть наверх штаны, а он меня схватил за локоть, заставляя встретиться взглядом.

— Я послал людей за твоим сыном. Пока накладка вышла, но скоро его оттуда вывезут.

Я застыла, ушам своим не веря. Боясь, что мне показалось, что сейчас Давид совсем не то сказал, и все это — лишь мне прислышалось.

— Скажи еще раз, — попросила его хриплым, сорванным от криков, голосом. Давид взглянул исподлобья, я думала, он сейчас пошлет меня с моими просьбами, но нет. Повторил терпеливо:

— Привезут его сюда.

Поднялся и ушел в другую комнату.

А я осталась стоять так, разглядывая раскуроченную гостинную, в осколках. Хлопнула дверь спальни, и меня, как магнитом потянуло туда, где сейчас был Давид. Он не закрылся на замок, я зашла следом, замирая.

Чабашев стоял сейчас в одном белье, в руках футболка чистая. Тугие мышцы под кожей перекатываются, спортивная, подтянутая фигура, темная поросль на широкой груди.

— Чего тебе нужно, Слава? — устало спросил он, натягивая футболку, — я вроде все сказал.

— Это твой сын, — ответила я ему, сцепляя пальцы за спиной. Он должен был это знать.

Тайну, которую я устала хранить в себе столько лет, тайну, непомерно большой ставшую для меня одной. — Ты — его отец.

Глава 32

Давид.

У меня кулаки сжались. Сильно, до ломоты в костяшках. Я давно не испытывал настолько сильного желания ударить человека. Тем более — девушку. Тем более — Славку. Смотрит на меня, глаза нараспашку, в них слезы блестят, смотрит в самую мою душу и лжет. Так нагло и откровенно мне никогда не лгали, ни разу в жизни.

И ударить хочется. Вымещая в ударе всю злость, все разочарование. Не так, как недавно по заднице шлепал, то только бабскую истерику унимать. По-настоящему ударить. Но…каким бы ни был мой отец, он все же воспитал меня мужчиной. Пусть жёстким, но не способным ударить женщину.

— Пошла на хуй, — чётко сказал я, по слогам почти.