Заложница мафии

Что не за чужим ребенком своих людей отправляет — за собственным сыном. Что не только ради меня и незнакомого мальчика старается.

Да. ожидаемо было, что не поверит сразу. Ожидаемо и все равно неприятно, больно даже.

Он так на меня посмотрел… Я этот взгляд до конца дней своих помнить буду. Точно я растоптала его, убила своими словами.

Я все видела, и кулаки сжатые, и побледневшее его лицо, красивое, но такое холодное и чужое в тот момент.

Думала тогда — ну сейчас точно ударит. И это будет уже не по заднице получить. Но он сдержался. Шарахнулся от меня в сторону, как от чумной, а потом дверью хлопнул со всей злостью, так сильно, что бзынькнули жалобно оконные стекла.

Мне хотелось за ним броситься, объяснить, сказать, что я не лгу, но я прекрасно понимала, это лишнее. В таком настроении, какой он был, лучшим было не подходить.

Мне снова осталось только ждать. Это я умела лучше всего.

Сейчас, даже несмотря на то, что Давида дома не было, морально легче стало.

Я знала, что Сережу пытаются вытащить. Да, он был у Виктора, и клиника охранялась надежно, но раз уж Давид смог найти трупы, чтобы изобразить нашу кончину, то и здесь должен справиться.

Тем более сейчас. Хочет он, не хочет, а от моих слов так просто не отмахнуться. Все равно будет об этом думать, так уж устроен наш мозг.

Под утро, все же, меня сморило коротким сном.

Мне снился Сережа — мы читали с ним большую книгу про астрономию, которую он попросил на свой день рождения. Книга была огромная, почти с его рост, плотные страницы, крупные картинки. Мы рассматривали ее всегда вместе, обнявшись, — сын читать научился рано, сам, без моей помощи, и с тех пор порывался читать сам, а я его за это ласково называла книгочеем.

— Мама, Плутон — это не планета, он карликовый, — с серьезным видом заявил сын, а я его в светлую макушку поцеловала, вдыхая глубоко самый родной запах.

А потом проснулась резко, глаза распахнула. Все тот же белый потолок, люстра трехрожковая над головой. Сына рядом нет, только запах этот будто до сих пор чувствую. На миг показалось даже — может, Давид его уже привез? Может, он вчера за ним отправился?

Я встала, чуть покачнувшись: голова закружилась, но медлить больше не могла. Спустилась по лестнице вниз, сердце учащенно колотилась. Я бы все на свете отдала, чтобы здесь, на первом этаже, меня уже ждал мой сын, чтобы бросился в объятия, крепко сжимая своими маленькими руками и шепча чуть слышно в шею «я тебя так люблю, мамочка, ты лучшая самая на свете!»

Но сына не было.

И Давида.

Запах, что после сна казался настоящим, тоже рассеялся, оставляя меня с жестокой реальностью наедине.

Я по-прежнему была одна в большом доме. Тяжело шаркая теплыми тапочками, я прошла на кухню, щелкнула включателем чайника по привычке. Даже если чай не пила — чайник всегда должен был быть горячим. Попыталась вспомнить, когда ела в последний раз, и не смогла. Не до еды было.

Бросила чайный пакетик в чашку, плеснула туда кипятка и села, в окно глядя. Там весна ранняя, от снега не следа уже, и небо чистое-чистое, голубое. На деревьях еще только-только почки собираются набухнуть, еще недели две три и пробьется первая листва.

Я мысленно посчитала — из срока, что мне отводил Виктор, осталось чуть больше половины. А мы уже таких делов наворотили… Я не знала, поверит ли он в нашу с Давидом смерть. Виктор был подозрительный очень и чуйка у него работала будь здоров. Поэтому он и продержался столько лет в своем опасном бизнесе.

О нем думать не хотелось.

Я подошла к окну ближе, грея руки о чашку, а потом увидела, как во двор машина заехала. Охрана пропустила, значит, свои кто-то, может, Давид приехал. Я не различала уже черные однотипные джипы, на которых мы передвигались, все они казались на одно «лицо».

Автомобиль бросили прямо перед окнами. Я услышала, как хлопнула дверь, а потом появился Давид.

Я на цыпочки привстала, пытаясь разглядеть, нет ли с ним рядом никого? До боли сжала ручку уцелевшей чашки, отсчитывая секунды, но моего сына там не было.

Только Чабашев.

Смотрю на его лицо, на суровую линию скул, на нахмуренные брови. А потом взгляд мой опускается ниже, и я вижу, как под распахнутым пиджаком прячется кобура наплечная. А в ней — пистолет.

Давид идет, печатая каждый шаг, походка решительная, а мне вдруг не по себе стало.

Зачем ему оружие здесь, в доме? Нас охраняет вооруженные люди, с автоматами, а ему — ему зачем?

Он загрохотал входной дверью, зашел. Я его не видела отсюда, слышала только, как он остановился, сделав несколько шагов. Под ногами хрустели осколки моего вчерашнего психоза, я не стала ничего убирать.

Крикнул:

— Мирослава!

И по голосу его не понять, что у него на душе. Нечитаемые интонации, абсолютно.

Прятаться было глупо, хоть и страшно, черт возьми.

— Мирослава!! — крикнул он еще громче, под подошвой его обуви снова осколки хрустят, звук приближается.

— Я здесь.

Я чашку отложила и пошла к нему на встречу.

Мы столкнулись в дверях кухни, так близко, лицом к лицу.