Заложница страны Свободы. 888 дней в американской тюрьме

Наверное, это как раз тот момент моей жизни, когда у меня было самое шокированное выражение лица. Сердце не то что в пятки ушло – оно вообще существовало отдельно. И забилось в конвульсиях. Что происходит?!

– Покажите мне, пожалуйста, документ, – прошу я.

– Сейчас мы повезем вас в тюрьму, где вы будете находиться до вынесения решения о вашей экстрадиции, – сообщает офицер, игнорируя мою просьбу.

– Я не поеду.

– Это был не вопрос, – спокойно говорит офицер, поглаживая свой автомат.

– Я не поеду, пока не увижу официального документа. Потому что сейчас это выглядит как похищение гражданина России.

– Когда вы приедете в тюрьму, вам покажут все документы. Вы поедете либо по-хорошему, либо по-плохому.

– Я хочу попрощаться с мамой.

– Не положено.

– Можно я возьму с собой мандарин?

– Берите.

Под конвоем меня провожают через весь аэропорт. На улице нас ожидает темно-синий автомобиль с надписью «Интерпол». Открыв заднюю дверь, меня погружают в тесное пространство – багажник для перевозки заключенных. В этом багажнике 1 1 метр на метр я вижу две пластиковые скамьи по левую и правую стороны шириной не более 25 см. Меня и водителя с другим офицером, которые сели на передние стандартные сидения автомобиля, разделяют толстое стекло и черная металлическая решетка. Мы стоим возле аэропорта еще некоторое время. Они будто издеваются. Я бьюсь в этом крохотном пространстве, как загнанный зверь. Плачу. Кричу. Зову на помощь. Я не могу поверить в происходящее. И с чем это все вообще связано? Перед глазами всплывают страшные картинки того, что происходит с мамой и что будет происходить со мной. Через 15–20 минут мы подъезжаем к мужской тюрьме Вантаа.

Финские записи

– Я?? За что?! – вопрос, миллионы и миллионы раз повторенный еще до нас и никогда не получивший ответа.

Арест – это мгновенный разительный переброс, перекид, перепласт из одного состояния в другое. По долгой кривой улице нашей жизни мы счастливо неслись или несчастливо брели мимо каких-то заборов, заборов, заборов – гнилых деревянных, глинобитных дувалов, кирпичных, бетонных, чугунных оград. Мы не задумывались – что за ними? Ни глазом, ни разумением мы не пытались за них заглянуть – а там-то и начинается страна ГУЛАГ, совсем рядом, в двух метрах от нас. И еще мы не замечали в этих заборах несметного числа плотно подогнанных, хорошо замаскированных дверок, калиток. Все, все эти калитки были приготовлены для нас! – и вот распахнулась быстро роковая одна, и четыре белых мужских руки, не привыкших к труду, но схватчивых, уцепляют нас за ногу, за руку, за воротник, за шапку, за ухо – вволакивают, как куль, а калитку за нами, калитку в нашу прошлую жизнь, захлопывают навсегда. Все! Вы арестованы! И нич-ч-чего вы не находитесь на это ответить, кроме ягнячьего блеяния:

– Я-а?? За что??

Вот что такое арест: это ослепляющая вспышка и удар, от которых настоящее разом сдвигается в прошедшее, а невозможное становится полноправным настоящим. И все. И ничего больше вы не способны усвоить ни в первый час, ни в первые даже сутки. Еще померцает вам в вашем отчаянии цирковая игрушечная луна: «Это ошибка! Разберутся!»

А. Солженицын, «Архипелаг ГУЛАГ»

1

Вантаа

Декабрь 2018 года