Заложница в академии

— Какого хрена ты не на парах, и вместо этого рыдаешь над паршивым рисунком? — повторяет гость, тыча пальцем в портрет Блэка Масона.

— Это всё… — шепчет Брайт. — Из-за тебя!

И бросается на Рейва Хейза с кулаками.

— Чёртовы Истинные! Ненавижу!

Глава шестнадцатая. Почему

|ПОЧЕМУ нареч. вопросительное.

По какой причине, на основании чего.|

— Хотела бы я говорить всем, что мой папа самый сильный, — сипит Брайт. Рейву кажется, что её голос стал ещё более бархатным, чем был.

Она будто простужена, немного подрагивает от нервной лихорадки. Кажется, стоящая на столе чашка чая не греет, а это единственное, что Рейв может предложить. Это даже больше, чем он мог и хотел предложить, если говорить откровенно. Но девчонка была так напряжена, что он сам не мог связно думать.

Она сидит рядом с ним на кожаном библиотечном диванчике, а кажется, что прямо на его коленях. Просто её тепла и запаха слишком много.

У неё какие-то древесные духи, похожие на кору дерева или орехи макадамии. Не приторные, не слишком сладкие, не ванильные. Они напоминают осень.

Сирена разве должна пахнуть так? Разве Сирены не живут в воде, не вылезают на берег обмотанные тиной, грязные и бледные, словно утопленницы? Значит и пахнуть они должны непременно болотной тиной.

Он думает об этом и слушает её. Слушает и думает. Представляет, как Брайт Масон вылезает из болота. Думает и слушает. Слушает и думает.

А хотел бы уйти совсем, но тогда же эта дурная истеричка не даст сосредоточиться на курсовой.

Неужели весь выпускной год коту под хвост из-за этой связи?

Вся надежда, что неожиданно на него снизойдёт любовь к Шеннон Блан или ещё кому. Да хоть Бели Теран, чёрт побери, но эту связь нужно разорвать.

Или Масон пусть влюбится в какого-нибудь Энграма Хардина. Почему нет? Его все кругом любят!

Или в декана! Ещё лучше!

— Он очень слабый… Он сам сдался в руки чёртовому “Ордену”, — она усмехается.

Рейв молчит.

Это похоже на истерику, девчонка просто бормочет себе под нос не особо связные предложения.

Крепко же её приложила Мерла. Эта профессорша относится к Иным с таким предубеждением, что могла бы, пожалуй, возглавить Орден, только фальшивая улыбка мешает. Чтобы что-то возглавлять нельзя всем нравиться, а Мерла не умеет говорить иначе, только ласково.

Ему странно слышать всё со стороны, но Брайт, кажется, это вообще не волнует. Она просто хочет выговориться, и мешать ей не стоит. Рейв видит, что она не обращает на него никакого внимания, сидит откинувшись на мягкую спинку, упирается в неё затылком. Глаза закрыты и розовые веки иногда подрагивают, будто девчонка спит. Ресницы кажутся длиннее и гуще, они сильно вьются, как и её странные лохматые волосы.

— Они пришли в наш дом со слезливой историей… и пообещали “тебе денег на новое оборудование… дочка поучится в лучшем ВУЗе”… Силы святые, лучший ВУЗ? Первокурсники не говорят по-пинорски! Не знают… Ты представь, на первой паре они разбирают, что такое лунный нож!

— И что? — хмурится Рейв.

Это первое, что он говорит с тех пор, как покорный судьбе упал рядом с Брайт на диванчик.

Ему неприятна сама мысль, что он тут торчит, он не хочет провоцировать её на продолжение разговора, но всё-равно провоцирует. Это глупо, очень глупо! Нельзя проводить с ней время, проникаться её переживаниями, даже слушать! Ночью он снова станет охотником, а она загнанной в нору лисой. Если высунет нос из дома, конечно.

— Это же… вас чему в школе учат? — восклицает она.

— В Аркаиме учат обращаться с лунным ножом ещё в школе? — Рейву интересно. Он ломается, сжимает губы, но не может себя обманывать. Ему. Интересно.

— Да! Я ферментировала вереск в тринадцать и это была часть школьной программы. Просто… лабораторная, что сложного-то?

Самоуверенная, ядовитая, наглая! Всеми обиженный ноющий ребёнок!

— М-м… — Рейв усмехается и качает головой. — Тебе явно тут не место.

Слова почему-то больно режут, хоть Брайт и сама знает, что это чистая правда. А Рейву они приносят облегчение — он не совсем сошёл с ума, он ещё может сопротивляться. Ядовитая фраза, как холодный компресс к ожогу, успокаивает.

— Отец сам допустил это, — продолжает она, перестав возмущаться, снова возвращается в свой медитативный транс, будто оттуда её может вырвать только отчаянный горячий спор. — Сначала он поверил… и впустил их в наш дом. Помог им получить разрешение на въезд в страну, якобы, с научной миссией.

Рейв борется с тем, чтобы подсознание не начало поднимать пылинки, он слишком расслаблен, чтобы всё контролировать.

Девчонка не в привычных очках, ей, кажется, запретили их носить в здании академии. Он видит её. Розовое золото снова отпечаталось на сетчатке, и самое дурное тут то, что он точно знает — его глаза её гипнотизируют. И нет бы радоваться, но Рейв напряжён, это противоестественно.