Заложницы вождя

Эльза диву давалась, не понимая, откуда у старичка-военпреда берутся силы. Ведь он переворачивает за смену до тонны металла. Обычно уже к обеду Эльза едва стояла на ногах, внутри все тонко подрагивало, казалось, вот-вот от напряжения лопнут жилы. «Только бы не упасть, только бы продержаться до конца смены! — внушала себе. — Еще пяток болванок подам и… еще пять. Еще три — и гудок». Временами терялось ощущение пространства, лицо старичка раздваивалось, раскачивалось, уклонялось то влево, то вправо. Чтобы отогнать тяжкие, пугающие мысли, Эльза вспоминала то немногое приятное, что успевала увидеть в жизни — юношеские забавы, школу. В немецкой школе была замечательная «училка» по литературе. С любовным выражением читала она ребятам вслух произведения Гейне и Гете, древнего писателя Зудермана. Сама сочиняла стихи, подражая великим немецким поэтам. Вспомнив про это, Эльза тоже попробовала найти рифмы в словах: «Фейхтвангер — Вагнер», «Колхоз — форпост». Неожиданно для нее сложилась стихотворная строфа: «В нашем колхозе имени Вагнера любят ребята Лиона Фейхтвангера». Внутренне возликовала удаче и… пропустила без контроля болванку. Военпред заметил промашку, нахмурился, молча погрозил ей сухоньким кулачком. Эльза побелела от страха: «Сообщит в НКВД — беда!».

Плохо помнит, как дотянула до конца смены, как уступила место молчаливой сменщице — чернобровой украинке. Шагнула в сторону, тяжело оступилась на груду чугунных болванок. Ноги дрожали, все плыло перед глазами: «Неужели заберут? За все строго наказывали: брак считается саботажем, за саботаж — расстрел». Она представила себя стоящей у каменной стены, шеренга солдат вскинула винтовки, через секунду командир скомандует «пли» и… Эльзе почудилось: кто-то громко называет ее фамилию. Девушка приподнялась.

— Эй, немки! Есть среди вас молодая ссыльная Еренбайн? Или вы по-русски не ферштейн? Может, ошибаюсь с фамилией, легче вагон угля разгрузить, чем ваши клички выговаривать.

Сквозь дым и копоть Эльза разглядела женщину, похожую на пришелицу совсем из иного мира. Вместо привычного ватника или брезентового фартука на ней красовалось богатое зимнее пальто с пышным воротником, на голове — меховая шапочка. Женщина выглядела очень странно в прокопченном цехе. «Зачем я ей нужна? — встревоженно подумала Эльза. — Промолчать или…» Она хотела уйти прочь, но вдруг подумала о том, что возможно, женщина принесла весточку от мамы. Ведь начальник Каримов обещал узнать, хотя… вдруг старичок-военпред доложил о моем промахе? Да, но тогда вместо женщины в городском пальто за ней пришли бы энкеведисты.

— Вы не меня ищете? — Эльза осторожно приблизилась к женщине. — Я — Эренрайх.

— А зовут как? — грубо спросила городская.

— Эльза.

— Верно, Эльза Эренрайх. Тогда, на, распишись вот здесь! — Ткнула наманикюренным пальцем в лист бумаги, протянула карандаш.

— А зачем это?

— Придет время, узнаешь. Расписалась? Верни карандаш. Теперь держи! Это — талон на дополнительный обед в спецстоловой, талон на «гвардейский обед». — И грубовато пошутила: «Наедай шею, как бычий хвост.»

— Простите, а вы, случайно, не ошиблись? — Эльзу снова бросило в дрожь — ждет сурового наказания за промах в цехе, а ей дают дополнительный обед. — Я — ссыльная Эренрайх, поймите это! — Талон жег ей ладонь.

— Чего тут не понять, — «городскую» перекосило от злости, — вас стрелять надо, как бешеных собак, а вам… добпайки. — Ну, что зенками зыркаешь? Давай, хиляй в столовую, да смотри, чтобы зеки не узнали про талончик, оттяпают вместе с рукой. — Странная грубиянка в богатом одеянии многозначительно хмыкнула и растаяла в дыму.

По цехам комбината в ту пору буквально ходили легенды о «гвардейских талонах». Толковали работяги, будто бы в «спецстоловой» «гвардейцев трудового фронта» кормят «от-пуза», выдают дефицитные блюда, мясо, сметану, курятину. Поэтому Эльза не смогла сразу оценить, какое великое счастье ей привалило, и отупело разглядывала желтый картонный квадратик, не понимая, что дальше с ним делать. Не представляла, где отпускают «гвардейцам» обеды. Но самое удивительное состояло в том, что талон выдали только ей одной. В цехе говорили, что добпайки получают те, кто выполняет по две-три нормы.

— Граждане немки! — прозвучала знакомая команда старшины конвоя. — Всем собираться у ворот прессового корпуса и ждать, когда подадут платформы.

— Вот злыдни, — фыркнула перепачканная копотью толстая Маргарита, — еще платформы нет, а уже на улицу выгоняют.

Платформ еще нет, — дошло до сознания Эльзы, — можно успеть пообедать. — Она заколебалась, рассуждая про себя. Коль ей выдали талон, по логике, она должна его использовать. Родители с детства приучили девушку к пунктуальности, к четкому выполнению распоряжений старших. Она поднялась на десяток ступеней вверх по железному трапу, чтобы высмотреть, что делает конвой, не прибыли ли еще платформы. Разжала кулак.

«Гвардейский талон», — плотный, коричневый, был реальностью. И Эльза решилась пойти поискать столовую, о которой столько слышала.