Заложницы вождя

— Никогда не брал чужого, товарищ Каримов, — с достоинством ответил Борис, — а работаю, честное слово, в доменном.

— Чем докажешь? — Каримов подпер руками бока и насмешливо наблюдал за Борисом, словно ожидая, какой наивный довод придумает этот хитрован-седой, чтобы выпутаться из худой истории.

— Вот, глядите, мой пропуск! — Борис вытащил из потайного заднего кармана брюк коричневые корочки — заводской пропуск и, услышав раскатистый смех Каримова, вдруг понял, что попался на уловку генерала-кадровика. «Казак» за спиной Каримова схватился за голову. Генерал, сразу успокоясь, опустил пропуск Банатурского к себе в планшетку.

Очень скоро все разъяснилось. Как и предполагал хитрый Каримов, большинство так называемых добровольцев, чтобы попасть на фронт, не подозревали, что стали дезертирами трудового фронта, и по законам военного времени их должен был судить трибунал. Лишь один Сушенцев, и правда, нигде не работал, и когда Каримов чуточку «прижал» этого «добровольца», тот объявил себя «вором в законе», для которого работа являлась тяжким грехом.

— Поедешь со мной на комбинат? — предложил Каримов. — Профессию получишь, ну?

— Извиняйте, гражданин начальник, — хохотнул Сушенцев, — я-бродяга беспачпорный, надоело шастать по белу-свету, ховаться от облав, ночевать в собачьих ящиках. Направьте, граждане начальники, в Красную Армию, в обоз, на последнюю подводу.

— И направим, направим, — воодушевился «казак», — все пристроились к «броне», — заворчал военком, — некому стало родину защищать! — Укол был явно предназначен Каримову, однако начальник режима его булавочного укола не ощутил. Каримов достал пачку «Беломора», закурил. С откровенной неприязнью глянул на военкома. В душе был очень доволен собой: быстро провернул операцию, удалось вернуть на комбинат, к станкам и печам «заблудшие» души. И прежде чем пригласить «добровольцев» в полуторку, сказал военкому:

— Запомни, чинуша: у Каримова — всюду глаз да глаз. И сегодня тебе не удалось обдурить меня. Вовремя донесли о твоем самоуправстве. А вам, господа — «добровольцы», — повернулся к недавним задержанным, — париться бы еще с полгода в запасном полку; на хлебе да на воде, потом двинулись бы прямиком под фашистские пули. Да здесь вы сегодня важнее, чем там, олухи царя небесного. За работой нашего комбината зорко следит сам товарищ Сталин. Фронту надо много оружия. И не за красивые глазки вам, лопухам, выдана государственная бронь. Это освобождает от службы в армии, но не от службы на трудовом фронте.

— А эти, — пожилой мужик с бронебойного участка кивнул в сторону писаря-очкарика, — хватают нас на каждом углу, слова не дают вымолвить.

— Не жалуйся на военкоматы, — Каримов прищурился и стал похож на китайского божка, такой божок стоял на комоде в квартире ленинградского профессора Либова, — их тоже понять надобно. Куда же им, бедным, податься? У военных тоже жесткий план, фронт требует пополнения, а кого призывать? Вот мы и играем друг с другом в кошки-мышки. Мужиков в Сибири почти не осталось, старики да калеки-увечные. — Каримов спохватился, видимо, сказал больше того, что требовалось, обвел рысьим взглядом лица «добровольцев» — не засек ли кто ненароком опасные его слова. — Облава, ребятки, дело государственное, честным работягам — не опасное, но дезертирам…

— Так точно, товарищ Каримов! — подхватил «казак», явно обрадованный доброжелательным тоном всемогущего генерала. — Мы и настоящих дезертиров ловим, заодно и тех, кто потерял революционную бдительность.

По команде Каримова, «добровольцы», радостно шумя, взобрались в «полуторку». Бориса генерал придержал за рукав, отвел в сторонку:

— А ты, седой, мне нравишься, для начала хочу серьезно предупредить: надумаешь смыться с комбината — получишь срок. Клянусь Аллахом! Отпустим тебе на полную катушку — от трех до семи лет.

— Я и не смывался! — огрызнулся Борис. — А захотел бы рвануть, фигу с маслом поймали бы.

— Слепой сказал «побачим»! А про деньги и выходной…на оперативке начальник комбината лично упоминал. Не про тебя, конечно, одного, а про спасенную домну, но…

— Чего же мытарили, мол, вор-рецидивист?

— Не мог же я при ребятах этого сказать. Военкоматовских тоже в железной узде держать надо. Вижу, ты настоящий джигит. Молодец. Возьми с полки пирожок! — И с улыбочкой протянул Борису изъятые премиальные деньги.

И ПРИШЛА РАСПЛАТА

Апрельское солнышко, кажется, впервые в этом тяжком году пригрело суровую сибирскую землю. Эльзе казалось, что здешней зиме не будет конца — сугробы громоздились в рост человека, от морозов в цехе рвалось железо, хлеб, оставленный в бараке под подушкой, к утру превращался в камень. И вот, наконец, подала первый, несмелый голосок весна. В затишке, в опадках, на ярком свете зазвенела капель. Весна пришла так неожиданно, что Эльза ошеломленно остановилась, вскинула голову. Разноцветные дымы на голубом фоне неба показались прозрачными, отсвет от шлаковых рек ложился на склоны терриконов. Да и женщины повеселели.