[Zamaleev A.F.] Lekcii po istorii russkoi filosofi(BookFi.org)

К наибольшим бедам, проистекавшим от церкви, он относил политическое властолюбие, присущее не только "римским архиепископам", но и "некоторым нашим митрополитам и патриархам", которые "от гордости и властолюбиа противобожного" возомнили, что "якобы духовная власть выше государственной". Впрочем, все это Татищев находил в "предсказаниях" самого Христа, и потому "тиснение книг" рассматривал как средство полного преодоления негативного воздействия церкви на развитие "всемирного умопросвячения".

Апология книгопечатания относится к лучшим страницам сочинений Татищева. В этом случае он вдохновлялся идеей об одновременном, соравном приобщении России и Запада к вершинам человеческого разума. Тиснение книг, отмечал он, было обретено "лишь в 15-м сте лет". У нас оно появилось при "Иоанне Первом и Великом" - Иване Грозном. Следовательно, "мы не вельми пред протчими в том укоснели". Изобретение книгопечатания открывает широкий простор для совершенствования разума. Татищев самым решительным образом опровергал мнения противников "умопросвячения", доказывавших, что "чим народ простяе, тем покорнее и к правлению способнее, а от бунтов и сметений безопаснее". Подобные рассуждения, на его взгляд, исходят как раз от невежд и глупцов, непознавших пользу наук. Между тем именно науки, созидая благо, устраняют почву для всяких бунтов. Пример тому- Европа: там науки процветают, но "бунты неизвестны". И наоборот, "турецкий народ пред всеми в науках оскудевает, но в бунтах преизобилует". Схожим образом обстоит дело в России: "никогда никаких бунт от благоразумных людей начинания не имел" и "редко какой шляхтич в такую мерзость вмешался"; если же в России и случались бунты, то виновниками их были "более подлость, яко Болотников и Боловня холопи, Заруцкой и Разин казаки, а потом стрельцы и чернь, все из самой подлости и невежества". Несмотря ни на какие внешние, политические "изъяны", просвещение, культура придают целесообразный характер общественно-историческому процессу, умножают богатство и славу государства².

54

Нетрудно заметить, что политическая культурология Татищева не просто выражала ориентацию на западный идеал; ее отличительной чертой было именно своего рода "выпрямление" культурно-исторического процесса, выделение в нем той общечеловеческой меты, которая уравнивает народы и нации. В схеме Татищева нет противопоставления культур; все культуры для него едины по своей сущности и различаются лишь уровнем развития. Если Запад достиг более высокой культуры, это не свидетельствует о каком-то особом превосходстве его народов, а лишь указывает на более раннее приобщение их к наукам и философии. России уготована та же будущность; без этого она не вырвется из тенет невежества и суеверий. Но ей необходимы политическое обновление, разрыв с традиционной духовностью, основанной на извращенной вере, на чистой церковности. Татищев полагал, что главная задача состоит в создании культуры, всецело сосредоточенной на светской власти, воплощающей ее духовные константы. Таким образом, в государстве претворился культурный идеал, выработанный в процессе развития "умопросвячения" народа.

Понятен тот интерес, который Татищев проявлял к проблеме государства. Подобно большинству западноевропейских мыслителей эпохи Просвещения он придерживался договорной теории происхождения светской власти. Согласно его учению, человек "по естеству" обладает свободой воли; она ему "толико нужна и полезна, что ни едино благополучие ей сравняться не может..."; "Человек, лишенный воли есть невольник". Но воля полезна, если она употребляется с разумом и рассуждением. Именно разум убеждает нас в том, что "человеку и в лучшем возрасте и разуме на себя единаго надеяться не безопасно, и потому видим, что воле человека положена узда неволи для его же пользы". Эта "вторая, своевольная, неволя", вытекающая из "нужды" и основанная на "договоре", служит причиной возникновения государства и разнообразия его форм.