Читаем [Zamaleev A.F.] Lekcii po istorii russkoi filosofi(BookFi.org) полностью

Омыть свой стыд уж всяк спешит.


Радищев страшился подобных бессмысленных кровопролитий, ибо на примере истории хорошо видел, что "право мщенное природы", к которому время от времени прибегают рабы, не способно что-либо изменить в самой их жизни: разгул отчаянной вольности стихает и все приходит в прежние берега.

Свобода в наглость превратится,


И власти под ярмом падет.


Труден и тернист путь к народному счастью, и не скоро еще "приидет вожделенно время".

Вдали, вдали еще кончина,


Когда иссякнут все беды́!

А как мрачно, как безысходно положение в России! "Я взглянул окрест меня - душа моя страданиями человечества уязвлена стала". Сказано гениально и трагично. Это самый драгоценный, самый всечеловеческий перл русского гуманизма! Радищев тонко, проникновенно чувствовал народную жизнь, русский национальный характер. Вот он говорил о мягкости тона русских народных песен, и тут же следовало важное умозаключение: "На сем музыкальном расположении народного уха умей учредить бразды правления". Он страдал, видя, что крестьяне "в законе мертвы, разве по делам уголовным", и с нескрываемом осуждением констатировал: "Член общества становится только тогда известен правительству, его охраняющему, когда становится злодей". А подъезжая к Новгороду Великому, с гордостью вспоминал:

70

"Известно по летописям, что Новгород имел народное правление". Древнерусский вечевой строй укреплял демократизм Радищева, подталкивал его на создание собственного "проекта в будущем" - программы преобразования российской государственности на республиканских началах.

В проекте Радищева во главу угла ставилось "блаженство гражданское". Оно, во-первых, бывает внешним и преходящим, как, например, "тишина и устройство" государства, сила и могущество его войска. Но это блаженство непрочно и зависит от удачи или случая. Другое дело - блаженство внутреннее, которое держится на общем гражданском равенстве и уважении законов. Если в первом смысле Россия и кажется блаженной, то является ли таковой во втором? - спрашивал Радищев. Заслуживает ли уважения государство, "где две трети граждан лишены гражданского состояния"? "Можно ли назвать блаженным гражданское положение крестьян в России? Ненасытец кровей один скажет, что он блажен, ибо не имеет понятия о лучшем состоянии". Нетрудно представить, каким гневом вспыхивала Екатерина II, читая эти "предерзкие" рассуждения!

Что же подразумевал Радищев под "лучшим состоянием"? Прежде всего такое "первоначальное общественное положение", когда тот, кто обрабатывал землю, "имел на владение ею право". В России ничего этого не сохранилось. "У нас, - писал мыслитель, - тот, кто естественное имеет к оному право, не токмо от того исключен совершенно, но, работая ниву чужую, зрит пропитание свое зависящее от власти другого!". Отсюда и все беды общества: "принужденная работа дает меньше плода", а это препятствует "размножению народа". Но самое главное - рабство "опасно в неспокойствии своем", оно расшатывает царства. "Гибель возносится горе постепенно, и опасность уже вращается над главами нашими", - предупреждал Радищев.

Корень всех зол - рабство, и, не уничтожив его, невозможно создать "блаженство гражданское". Однако неволя одного сословия проистекала из привилегий другого, в данном случае дворянства. Поэтому вопрос стоял о лишении его права на владение крестьянами. Немногие в XVIII в. решались на подобные требования5. Первым среди них был Радищев, прямо заявивший о необходимости "умаления прав дворянства". "Полезно государству в начале своем личными своими заслугами, - писал он, - ослабело оно в подвигах своих наследственностию, и, сладкий при насаждении, его корень произнес, наконец, плод горький". Дворянство превратилось в совершенно бесполезное сословие, надменное и

71

самолюбивое, лишенное благородства души и талантов. Ничего не давая обществу, оно только угнетает того, на ком держится все благо государства. "Варвар! - в сильнейшем негодовании восклицал Радищев. - ...Богатство сего кровопийца ему не принадлежит. Оно нажито грабежом и заслуживает строгого в законе наказания".

Перейти на страницу:

Похожие книги

Алхимия
Алхимия

Основой настоящего издания является переработанное воспроизведение книги Вадима Рабиновича «Алхимия как феномен средневековой культуры», вышедшей в издательстве «Наука» в 1979 году. Ее замысел — реконструировать образ средневековой алхимии в ее еретическом, взрывном противостоянии каноническому средневековью. Разнородный характер этого удивительного явления обязывает исследовать его во всех связях с иными сферами интеллектуальной жизни эпохи. При этом неизбежно проступают черты радикальных исторических преобразований средневековой культуры в ее алхимическом фокусе на пути к культуре Нового времени — науке, искусству, литературе. Книга не устарела и по сей день. В данном издании она существенно обновлена и заново проиллюстрирована. В ней появились новые разделы: «Сыны доктрины» — продолжение алхимических штудий автора и «Под знаком Уробороса» — цензурная история первого издания.Предназначается всем, кого интересует история гуманитарной мысли.

Вадим Львович Рабинович

Культурология / История / Химия / Образование и наука
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология