[Zamaleev A.F.] Lekcii po istorii russkoi filosofi(BookFi.org)

Тихомиров был вполне солидарен с Катковым, проводя различие между самодержавной властью монарха и правительством, или, как он называл, передаточными, служебными органами. Верховная власть не входит в прямое заведывание "всеми мелочными и несущественными делами управления"; это дело правительства. Ее задача - только "контроль и направление" правительственной политики. Причем контроль можно производить не обязательно прямо, а с помощью самих подданных, предоставя им право апелляции к верховной власти и обсуждения действий правительства в печати, на собраниях и т.д. Особенно эффективной представлялась Тихомирову "система организации служебной власти на разнородных основах, т.е. создание общественного управления рядом с бюрократическим"; в этом случае включался механизм взаимной проверки и критики. Сюда же он причислял специальные органы контроля, наподобие созданного Николаем I корпуса жандармов. Без всестороннего контроля, полагал Тихомиров, "служебные учреждения передаточной власти могут вполне искажать все намерения и волю верховной власти", и даже более того - "доходить до полной узурпации, когда передаточная власть получает характер представительной". Это означало бы упразднение монархии. Между тем, закон политического развития, как его понимал Тихомиров, гласил: "Прогрессивная эволюция ведет к усилению и расцвету монархии. Регрессивная - к уничтожению ее и переходу государства к другим формам верховной власти, т.е. к аристократии и демократии". Непосредственной иллюстрацией этого закона Тихомирову представлялась русская государственность.

Россия, на его взгляд, изначально обладала "особо благоприятными условиями для выработки монархической верховной власти". Уже в древней Руси обозначилась царская идея. И дело здесь вовсе не в "татарском влиянии", как "обыкновенно у нас говорят". У татар ханская власть была родовая, "с самым неопределенным содержанием... со стороны идеократической". Кроме того, "в смысле законности власти

124

татарская идея понимала лишь то же самое удельное начало, от которого Русь именно освободилась во время татарского ига". Если и можно говорить о татарском влиянии, то в отрицательном смысле - Русь усвоила не ханскую идею власти, а, наоборот, "пораженная бедствием и позором, глубже вдумалась в свою потенциальную идею и осуществила ее", провозгласив и утвердив монархию. Сама идея монархии впервые возникла на Руси еще в языческий период, на почве "внешней политики племен, соединившихся в Русское государство". Затем она была усилена "идеократической поправкой", которую принесло с собой византийское православие. Однако дальнейшее ее развитие "уродовала... недостаточная сознательность нашего политического принципа", т.е., попросту говоря, отсутствие самостоятельной политической теории.

Положение не изменилось и в петербургский период. Поворот России к Западу привел лишь к тому, что истинная монархия трансформировалась в абсолютизм, вызвывший в качестве ответной реакции конституционное движение. Монархический принцип "держался у нас по-прежнему голосом инстинкта, но разумом не объяснялся". Его сохранению способствовала православная вера, "поскольку она жила в сердцах" и "подсказывала каждому не абсолютистскую, а именно самодержавную, царскую идею". Еще более осложнилась ситуация после 1861 г., когда вследствие правительственных реформ "в нации усилился элемент, уже не способный представить себе этического начала в основе политических отношений". Одновременно с этим широкое влияние приобретала разночинная интеллигенция со своим "нигилизмом", "крайним отрицанием всего существующего". Тихомиров видел в ней исключительно разрушительную силу, не способную ни к какому социальному творчеству. Он характеризовал ее такими чертами, как "полуобразованность" и "бессословность". По его мнению, она отличалась "фантазерским состоянием ума" и полным космополитизмом. Этот "отрицательный, космополитический, внеорганический, а потому революционный дух тяжко налег на новую Россию", - с грустью обманутого неофита сокрушался Тихомиров.

Все же он верил (хотел верить!), что "современная смута, подобно смуте XVII в., завершится полной реставрацией монархии". Он так и не преодолел до конца чисто мечтательного отношения к действительности, которое столь резко осуждал в русской радикальной интеллигенции. Весь его монархизм выбродился на народнической закваске - не в контексте действительных реалий, а вопреки им, по инстинкту, а не по разуму. Как прежде социализм, так теперь монархия сделалась для него отдаленным идеалом, духовно прозреваемой тенденцией, зиждившейся на "русском характере", "национальной психологии". "Русский, - заявлял Тихомиров, - по характеру своей души может быть только монархистом или анархистом". Однако, продолжал он, психология ведет его "ни к чему иному, как к монархии, по той причине, что он не способен честно и охотно подчиняться никакой другой власти, кроме единоличной...". Значит, "в России возможна только монархия".

125