Замаранные

– Точно. Я работаю на Майка. А ты – в дерьмовом клубе, который называется «Слотц», так? Ты Дэниел Макэвой, я ведь не ошибся? Я видел тебя в деле, но ни разу не слышал, чтобы ты разговаривал.

Он слегка сдвинулся вбок и опустил правую руку.

«Это нехорошо, – подумал я. – То, что он сдвинулся вбок».

– Какой же ты здоровый, Макэвой… Бьюсь об заклад, что ты на раз расправляешься с разными уродами, – заявил Баррет, тряхнув при этом рукавом, а я подумал, что Дэвид Копперфильд из него никакой.

Я не мог поверить, что все это происходит на самом деле и что Баррет собирается прикончить меня только за то, что я сюда пришел. Не то место и не то время для одного из нас. Он быстро вскинул руку вверх, и я увидел у него в кулаке луч света.

То есть это было похоже на луч света – конечно, если только он не Гэндальф.

Своевременная мысль, мгновенно разбудившая мои бойцовские инстинкты, которые тут же пустились в пляс, привела меня в движение.

Я сделал шаг вбок и для надежности впечатал каблук в ковер. Адреналин вскипел в моей крови, точно веселящий газ, и мир вокруг будто замедлил свой ход. Луч света промчался мимо моего глаза, а я вонзил ключ в шею Баррета. Некоторое время я смотрел, как он истекает кровью, а потом сел и задумался над тем, что наделал.

Глава 3

Когда я наконец расстался с армией после своей второй командировки, то довольно быстро понял, что в Дублине мне делать нечего. Каждая минута, которую я проводил в этом грязном старом городе, все дальше загоняла меня в круговорот моего собственного сознания. Я не мог найти там ни одного хорошего воспоминания о том, что не закончилось бы трагедией. А я склонен жить размышлениями. Дерьмо случается, верно? Так сражайся с ним.

Что я и сделал. Воспользовавшись тем, что я родился в Нью-Йорке, я сел в самолет, летевший в международный аэропорт Джона Кеннеди. Я надел форму, которую больше не имел права носить, чтобы зарегистрироваться на рейс, и даже получил приличный билет. Это самая старая уловка из учебников. Занимает второе место после зарядки дробовика чайными пакетиками, чтобы напугать мародеров. Потом выбросил берет и куртку в туалете, откуда вышел в гражданском костюме с билетом первого класса в руках.

Моя мать вроде бы родом из Америки, но, несмотря на то что квартира ее родителей располагалась на верхнем этаже и выходила окнами на Центральный парк, ее нельзя было назвать типичной представительницей этого города, и после приземления я с трудом понимал местный говор. Например, их восклицания, произнесенные скороговоркой, типа «О, господи!» и «Боже мой».

«Это они так выделываются, – думал я, улавливая лишь «бла-бла-бла», и всё! – Дерьмо собачье, никто так сейчас не разговаривает».

Но оказалось, что именно так они и разговаривают, а что еще хуже, мне пару раз крепко досталось только из-за того, что я не понял, что мне сказали. «На что это ты пялиш-ш-шься, долбаный дебил? Вы только гляньте на этого придурка».

В общем, я решил, что лучше не дожидаться, когда со мной кто-нибудь заговорит. Если я видел, что в баре ко мне кто-то направляется, я тут же вырубал его тем, что попадалось под руку. Пепельницей, барным табуретом – годилось все. У меня мастерски получается начинать драки. И я всегда знаю, кто из парней на меня попрет. Этому меня научил Саймон Мориарти, когда мы узнали друг друга получше.

– Я вижу, ты твердо решил вернуться туда, Дэн, так что я дам тебе парочку полезных советов.

– Например?

– Например, о том, когда следует забыть о поддержании мира и начать стрелять.

Саймон объяснил мне, что нужно смотреть в глаза и на плечи. Они доходят до точки, а потом думают: «Да пошло оно все!» Наступает момент, когда последствия перестают иметь значение, так что надо вынимать руки из карманов и как следует размахнуться. Махать руками я умею отлично. Уж этому-то за двенадцать лет в армии я научился. Но всякий раз, когда я замахиваюсь для удара, у меня начинает болеть спина, особенно в холодные темные зимы. И это несмотря на то что врачи клялись и божились, что вынули все фрагменты шрапнели, выпущенной из миномета сторонниками Хезболлы.[20] Они сказали, что это фантомные боли. Но когда мороз затягивает мои окна серебряной паутиной, а поясница начинает болеть так, будто какой-то полоумный лепрекон втыкает в нее острые шипы, ощущения совсем не кажутся мне придуманными.