Замаранные

Это было сильно сказано, но Вик обозвал детектива сучкой, так что, похоже, она не опасалась жалобы с его стороны. Я решил, что с ней лучше не связываться.

Детектив потерпела выступления Вика еще пять минут, а затем приказала отправить его в участок и оставить там в камере на ночь.

Брэнди громко возмущалась до тех пор, пока за ее боссом не закрылась дверь, потом закурила и сказала:

– Слава богу. Еще немного, и я бы врезала ему каблуком по заднице.

Я удивился, потому что Брэнди могла использовать словечко и покрепче.

* * *

Мы просидели два часа в баре, дожидаясь экспертов, которые приехали в своих бумажных халатах из самого Гамильтона. Потом еще полтора часа, пока они исследовали место преступления в поисках улик. Я пожелал им удачи. Площадка у задней двери видела больше сделок с марихуаной и орального секса, чем район красных фонарей в Амстердаме. Могу побиться об заклад, что они насобирали образцов спермы, которая осталась там аж с пятидесятых годов.

Я наблюдал за происходящим в высокое окно, но видел только ногу Конни, и этого мне хватило, чтобы испытать жгучее желание оплакать все печали, выпавшие на мою долю в жизни. Однако я сдержался. Для усердных копов плачущий громадный мужик означает добровольное признание вины.

Два парня из команды криминалистов не слишком придерживались своих должностных инструкций. Они сняли маски и закурили, увлеченно слушая то, что доносилось из их наушников. Может, они так работали или им было искренне на все наплевать.

И все это время, пока остывал след преступника, мы сидели вокруг покерного стола; точнее, до тех пор, пока Брэнди не пришло в голову, что было бы неплохо выпить за счет нашего босса. Вик сидел в камере, Конни застрелили, и нам всем требовалось пропустить стаканчик-другой.

Довольно скоро трезвыми остались только мы с Джейсоном, который жевал стероиды, как конфеты.

– Гнусное дело, приятель, – повторил он в сотый раз.

Девушки его поддерживали, но с каждым разом солидарных с ним становилось все меньше.

Я знаю, что чувствовал Джейсон, потому что описать случившееся невозможно никакими словами. Ничто не могло заглушить это состояние. Постепенно оцепенение стало проходить, уступив место подкатывающей тошноте, и я, затосковав, подумал: «Маленьким Альфредо и Еве уже рассказали о том, что произошло? И кто теперь будет о них заботиться?»

Я снова почувствовал себя ирландским слезливым идиотом, задающим серьезные вопросы. Куда пришла моя жизнь? Что у меня есть? Я вспомнил брата Коннора и выражение его лица. Такое бывает у собак, которых находят в холщовом мешке, нагруженном цепями.

Свежие раны похожи на двери в прошлое. Кто это сказал? Очень надеюсь, что не Зеб. Мне совсем не хочется успокаивать себя его извращенной мудростью.

Большое спасибо. Я произносил множество дерьмовых премудростей. Кто сказал тебе, что не следует портить отношения с евреями? Кто тебе это сказал?

К тому моменту, когда у нас закончилась текила, копы уже были готовы нас допрашивать. Они устроились в кабинете Вика и стали вызывать нас по одному. Я оказался вторым, после Брэнди, которая вышла с таким видом, будто одержала победу.

В кабинете сидели два местных детектива, обе афроамериканки, что не выглядело таким уж необычным. Они втиснулись за стол Вика и сбросили в ящик часть его порнографических сувениров. Младшей из двоих оказалась та, что подколола Вика по поводу его чудесных тапочек. Мне очень хотелось почувствовать к ней расположение, но она сидела, сложив на груди руки, с застывшим на лице выражением, которое означало: я не собираюсь ни с кем заводить дружбу. Я по привычке наклонил голову, чтобы не удариться о стальную балку на потолке, хотя она на несколько дюймов выше, сел напротив детективов и показал на календарь «Пирелли».[23]

– Вы, наверное, захотите и его снять?

Я вовсе не пытался умничать; для меня было очень важно, чтобы это расследование прошло как следует. «Первые сорок восемь часов», – так они говорят.

Более молодой детектив сорвала со стены календарь вместе с куском гипсокартона.

– Довольны, мистер Макэвой? – спросила она и наградила меня взглядом «плохого полицейского».

Неважное получилось начало; видимо, она решила, что я не собираюсь с ними сотрудничать.

– Я предложил вам сделать это без всякой задней мысли, – спокойно и совершенно искренне запротестовал я. – Мы с Конни дружили, и я хочу, чтобы вы поймали убийцу.

Мой ирландский акцент не произвел на копов ни малейшего впечатления; более того, в присутствии иностранца они стали только недоверчивее. Женщины выпрямили спины, переложили на столе какие-то бумаги и напрягли плечи, как будто собирались вступить со мной в схватку. Они пытались выглядеть внушительно, сидя рядышком за столом Вика, но были похожи на двух школьниц, с трудом умещавшихся за партой.

– Корнелия Делайн была вашей подругой, мистер Макэвой? – спросила старшая.